— Не хамите, дружище, — в голосе послышались железные нотки. — Мы ведь по-хорошему пытаемся договориться. По-человечески, так сказать…
— Ну-ну…
— Не ну-ну, а так точно! — рявкнули вдруг на том конце провода. — И вообще, прекращайте мне здесь цирк устраивать! Я вам не клоун, а государственный деятель, мать вашу! Стоит мне только захотеть, и от вашей шарашки останется мокрое место…
— Ага, или кучка пепла, — опять хмыкнул Родион и вдруг посерьезнел. — Послушайте вы, государственный деятель, если не хотите, чтобы завтра в «Московском комсомольце» появилась статья под названием «Мафия в Госдуме», то принесите мне убийцу Капустиных на блюдце. В противном случае…
— Ха-ха-ха! — разразился демоническим хохотом деятель. — В «МК» у нас все схвачено, родной! Они и пикнуть без нашего позволения не посмеют. Так что не берите меня на пушку. — Он посуровел. — Мы готовы заплатить любую сумму за то, что вы забудете об этом деле. Любую, слышите?
Босс вопросительно посмотрел на меня. Я брезгливо скривилась. Он улыбнулся и сказал в трубку:
— Заманчивое предложение. Нужно обдумать. Скажите, а что будет, если мы не согласимся?
— Что будет? — удивленно переспросил тот. — Да ничего не будет: ни вас, ни вашей конторы, ни ваших родственников — ничего, одни трупы, вот что будет.
— Скажите, вы и государственные проблемы решаете подобными методами?
— Это тебя не касается, ищейка. Не знаю, что за люди тебя сейчас охраняют, но, когда мы придем по твою душу, они тебе не помогут. Учти это.
— Можно вопрос?
— Валяй.
— Почему вы до сих пор не навели на нас милицию, если знаете, что здесь скрывается преступница?
Деятель немного помолчал, громко дыша в трубку, затем сказал:
— Что толку ее сажать, если ты на свободе останешься. Да и она слишком много знает теперь, наверняка болтать начнет. В общем, ее присутствие в тюрьме нам уже не интересно, ее розыск мы отменили, пусть дышит спокойно. Мы ведь по-хорошему все решить пытаемся, забыл?
— И вы поверите мне на слово, что я забуду об этом деле? — продолжал допытываться Родион.
— Конечно, поверим. — В голосе звонившего послышалась досада, и он опять перешел на «вы». — А что нам еще остается, сами посудите? Мы ведь честные люди, для нас слово — закон. Все должно зиждиться на взаимном доверии и понимании, не так ли? Ударим по рукам, так сказать, и разойдемся, довольные друг другом.
— А не обманете?
— Кто — мы?! — искренне изумился государственный деятель. — Да что вы такое говорите, уважаемый? Как вам это только в голову пришло? Назовите сумму, сегодня же вечером получите ее наличными в любой валюте, а взамен пообещаете держать рот на замке. Нам лишние сложности ни к чему, сами понимаете.
— Понимаю. Ладно, перезвоните мне часиков в двенадцать. Думаю, к этому времени, я уже созрею. О’кей, господин Петков?
В трубке опять тяжело задышали. Мне даже показалось, что я вижу перекошенное от злости лицо этого человека.
— Не нужно называть мою фамилию, — наконец выдавил он. — Никогда. Забудьте ее. А того, кто ее выболтал, уже нет.