— Я? — удивился он и тут же снова улыбнулся. — Александр Александрович, можно просто Сан Саныч. А ты, насколько я понимаю, Мария, не так ли, сударыня?
— Вы блестяще осведомлены, Сан Саныч, — продолжала я подыгрывать ему, зная, что продлится это недолго. — А позвольте поинтересоваться, Сталин на стене — это ваш родственник или просто дань светлой памяти?
— Да, родственник, — усмехнулся он, — отец родной, можно сказать. Вообще-то, если тебе интересно, это не мой кабинет, а его, — он кивнул на Бегемота. — Так что вопрос не по адресу.
— Хорошо у вас тут, — заметила я, оглядывая неуютные голые стены и облезлый потолок, — мухи не кусают…
— Слышь, Вялый, она издевается, — хмыкнул Бегемот. — Ты давай, кончай эту бодягу, да действительно пойдем перекусим. Устал я сегодня…
— Увянь, — посуровел Вялый. — Дай мне с дамой поговорить. — И опять посмотрел на меня с улыбкой, причем в глазах блеснули хитрые искорки. — Хорошо тебе, девица, говоришь?
— Ну да, а чего?
— А то, что руки связаны, тебя не смущает?
— Руки? Ах руки, ну надо же, а я и не заметила. Да так, пустяки, мне не мешает. Скажите, вы меня сюда только покормить привезли или для чего-то более существенного? А то у меня режим, знаете ли, время ко сну отходить…
— Ну и сука! — хмыкнул Бегемот с другого конца огромного дивана. — Вялый, чего ты тянешь, не пойму?
— Погоди, Бегемот, — нахмурился тот. — Пытаюсь понять, почему она нас не боится. У тебя нет версий? Вы «хвоста» не привезли?
— Да ты что, обижаешь! — обиженно надулся мясник. — Целый час по городу мотались, проверяли… Нет, все чисто, ей-Богу.
— Тогда тем более непонятно, — вздохнул Вялый и внимательно посмотрел на меня. — Ну что, Мария, в прятки мне с тобой играть некогда, так что давай, быстренько расскажи мне все, что знаешь, и покончим с этим. Только не тяни и не темни — не люблю. Мы и так уже потратили на вас слишком много сил и времени, ты понимаешь?
Он подождал ответа, глядя в мои ясные глаза, не дождался и еще более строго продолжил:
— Ты мне сейчас расскажешь, что вам известно об этом деле: фамилии, адреса и так далее. Я должен знать все, и это в ваших же интересах. Что вам рассказал этот парень из Тулы? Если вы не знаете ничего — вас оставят в покое, а если знаете, то… — Он воздел глаза к потолку…
— Мы ничего не знаем, — тут же выдала я, честно глядя на него, ибо мы и в самом деле ничегошеньки не знали об этом проклятом деле, в котором счет трупов уже приближался к десятку. — А Петр из Тулы знает еще меньше. Вернее, знал…
— Врет она, — тоскливо проговорил Бегемот, разглядывая шкаф напротив. — Ты неправильный подход выбрал. Отдай ее нам на пару часиков…
— Заткнись, — угрожающе процедил Вялый. — Или убирайся отсюда. Очкарика упустили, так что молчи. С меня теперь три шкуры сдерут, а не с тебя. Спецы, мать вашу! — Он слегка побагровел, но быстро взял себя в руки и повернулся ко мне: — Послушай меня, девочка. Если вы во всем этом случайно оказались, то скажи, и мы оставим вас в покое. Нам лишние трупы ни к чему…
— Да? А кто-то говорил, что одним трупом больше, одним меньше — это для вас ерунда. — Я злорадно посмотрела на Бегемота.
— Он неправильно понимает политику партии, — вступился за подчиненного начальник. — Но я даю тебе слово, что вас никто не тронет, если вы ничего не знаете…
— Я уже ответила на этот вопрос, — серьезно сказала я. — Мы действительно ничего не знаем, и я буду очень признательна, если вы меня хоть немного просветите прежде, чем замуруете в бетонный пол третьего бокса…
В комнате повисла мрачная тишина. Глаза Вялого потемнели, под толстыми щеками заходили желваки, руки сжались в кулаки, и весь он напрягся, словно я всадила ему шило в задницу. Бегемот, с шумом выдохнув, громко засопел и заерзал, издавая громкое шуршание.