Любава от волнения закрыла рот рукою, точно хотела удержать крик своей души. Всё это была сказка, и в то же время её любимый ходил как на острие ножа.
— Темница в Корсуни — высокая каменная башня. Только одно оконце в ней за железной решёткой.
— Невозможно убежать оттуда? — волновалась Любава.
— Мышь не может ускользнуть из этой башни, так стерегут её греческие воины. Там я томился семь дней и семь ночей. На восьмой день взял гусли и запел печально. В тот час мимо темницы проходила дочь царицы, красивая, как ангел. Она услышала моё пение, сжалилась надо мною и подкупила стражу. Мне передали верёвку. Когда уже луна взошла над спящим городом и все уснули, я выломал в оконце решётку и спустился с огромной высоты на землю. Здесь ожидала меня царевна с волосами, как лен, с глазами, как бирюза на мече у князя Ярополка.
Обнимая одна другую, девушки ждали продолжения. Но Злат сам не знал, как теперь выбраться из дебрей запутанного повествования. Он забрался слишком далеко.
— Что же случилось потом? — добивалась Любава.
— Что случилось…
— Как ты поступил с царевной?
— Я взял её на руки и понёс на свой корабль, а царица послала против нас половцев, и тогда была кровопролитная битва. Я убил половецкого хана.
— А после битвы что было?
— Что же было дальше…
Злат заложил руки за голову и, глядя на облака, старался придумать что-нибудь.
— Я заманил хитростью царицу на корабль, сказав ей, что она может выбрать любые меха. Она явилась со своими вельможами. Тогда я велел поднять парус и увёз её в море.
— А царевну?
Злат подумал немного и ответил:
— Царевну? Её я отпустил.
— Что же с царицей сталось?
К счастью для отрока, у которого окончательно иссяк источник вдохновения, а руки тянулись к Любаве, в роще послышалось гнусавое пение. До слуха донеслось:
Голоса приближались и делались более устрашающими:
Теперь можно было рассмотреть, что среди деревьев идут три странника в монашеском одеянии, с посохами в руках. Когда они подошли поближе, по их красным носам стало отчётливо видно, что все трое любители греческого вина и не очень соблюдают монашеские посты. Один был высокий, двое других пониже. У всех трёх на головах виднелись чёрные скуфейки. Приблизившись, странника остановились, и тот, что казался повыше других, дороднее и, видимо, даже почитался двумя остальными за наставника, произнёс:
— Благословен господь!
Девушки смотрели на монахов со страхом и почтением.