— Меня зовут Андреем, — сказал он немного погодя грустно. — И моего отца звали Андреем, Андреем Поповым, — добавил он еще грустнее, глядя на обрывок газеты в руках у Полякова. — Я бы тебя отпустил. Только куда ты пойдешь?
Поляков пожал плечами.
— У тебя кто-нибудь есть в Осторецке?
— Не знаю.
— Ну вот, видишь… А то я бы тебя отпустил. Сейчас трудное время, пропадешь. Тебе ведь негде ночевать?
— Не знаю, наверное, негде.
— Ну вот, видишь… А где ты был в Германии?
— Везде… Я плохо помню, далеко все. Болит здесь, — Поляков притронулся к затылку. — Польша, так, наверное. Работал, работал — камни помню. Возили, Эссен… Майн… Везде.
— Пришлось тебе хлебнуть. Пойдем, что ли?
— Не хочу.
— Тут недалеко, — успокоительно и совсем дружески отозвался милиционер. — Еще вот туда, а потом за угол и еще раз за угол. И сразу же будет наше здание.
— Здание?
— Там, парень, тебе хоть что-нибудь посоветуют.
— Да… Что-нибудь…
— Точно я тебе говорю. У нас начальник хороший. Он тебе как дважды два все разъяснит.
С Поляковым разговаривал вначале дежурный лейтенант, затем какой-то майор, а к вечеру сам начальник — седой полковник с добрыми глазами и скрипучим голосом. И потом кто-то решил отправить его в другое место. Он несколько часов проспал, и ему стало чуть лучше. Перед вечером его отправили, уже не пешком, а на машине — через весь город, в другой конец. В этой части города было больше порядка, виднелись расчищенные от завалов фундаменты, здания в лесах. Полякова заинтересовал большой дом в несколько этажей. Он был совершенно новый и раскинулся почти на весь квартал, резко выделяясь среди развалин своей цельностью, новизной и массивностью.
— После войны отгрохали пленные. Солидно! — кивнул на здание сопровождающий Полякова лейтенант.
Полякову было все равно, кто построил гигантское здание, и он отвернулся.
Снаружи холодное, равнодушное, высокомерное здание поражало внутри мягкостью и плавностью линий, высотой потолков, подавляющим простором кабинетов, утомительным однообразием многоламповых золоченых люстр. Нельзя было не преисполниться почтения к громадным строгим окнам, к выдержанным в ложно-классическом стиле пилястрам и колоннам, к дубовой, массивной, под стать помещению, мебели.
Лейтенант милиции сдал Полякова с рук на руки, получил расписку и вышел. Поляков остался наедине с человеком в штатском. Поляков сидел у двери и ждал. Собственно говоря, ему было безразлично, где находиться. Прошло около часа, в комнате темнело, и ему хотелось спать. Он уже задремывал, когда услышал первый вопрос:
— Поляков?
— Да.