Долго-долго я стоял перед окном, думая о разном. Вдруг я испугался, не уедут ли наши без меня. Я прошелся по комнате… Мистер Слегл вышел из спальни. По его лицу я понял, что все в порядке.
- Мне пора идти,- сказал я и осведомился о здоровье миссис Слегл.
- Приступ стенокардии,- пояснил он,- но ей уже лучше. У нее быстро проходит. Она просила передать вам, что ей хотелось бы еще поговорить с вами. Вы сию минуту уходите? Не могли бы вы остаться у нас ночевать? Судно ведь будет чиниться несколько дней…
Я обещал. Случилось так, что мы все провели эту ночь на острове. Сильное волнение не позволило нам добраться до корабля. Колонисты помогли оттащить катер подальше. Все мы вымокли и устали. Потом мы по радио снеслись с капитаном и, узнав, что «Дельфин» задержится на острове дня четыре, спокойно разошлись ночевать к колонистам.
Я пошел к мистеру Слеглу. Жене его уже было лучше, она с нетерпением ждала меня…
- Расскажите мне о России…- отрывисто сказала она. Супруги сели рядом, не сводя с меня глаз.
Я рассказывал долго. Как эта женщина слушала! Я не выдержал:
- Разве можно любить родину, если ее никогда не видел?!
- Стало быть, можно,- задумчиво ответила Мария Ипполитовна.- Я родилась в Константинополе, но была еще грудным ребенком, когда родители переехали в Грецию, потом во Францию. Они были русские… Из Орла. Отец - офицер. Мать из семьи обедневших помещиков. Зачем они эмигрировали? Они и сами толком никогда этого не понимали. Испугались революции. Носило их ветром по всему свету. Тосковали они по России ужасно. На этом я и выросла. С молоком матери всосала эту тоску по русскому. Бывали лучшие дни, бывали худшие… Нигде мы не пустили корней. К нам всегда приходили русские… такие же горемыки. Перекати-поле. Вспоминали Россию… Находили общих знакомых. Помню, мать часто вспоминала какую-то детскую поэмку «Шарики-сударики», Она кончалась так:
Умерли мои родители в один год. Вы не представляете, что мне пришлось пережить… Пока я не встретила мистера Слегла…
Долго мы все трое молчали, невольно прислушиваясь к грохоту и реву океана. Такие толстые стены из дикого камня, но океан проходил сквозь них, сотрясая и стены и вещи: с потолка сыпалась какая-то труха. К ночи опять расходились чудовищные волны. Они с такой страшной силой били об остров, что обрушивали целые скалы. Утром их обломки я нашел на мокром просоленном берегу и много мертвых птиц.
В тот день Ермак и Санди навестили Ату и теперь медленно шли к Дружниковым.
- Ата боится операции? - предположил Санди.
Слепая показалась ему необычно смирной, как бы удрученной. Санди ее определенно раздражал, и его выслали в вестибюль. Ата о чем-то совещалась с Ермаком.
- Не боится. В другом тут дело,- неохотно возразил Ермак.
- А в чем же?»
- Пусть она сама скажет твоей маме. Я ей велел все сказать.
- И она тебя слушается, когда ты ей велишь?
- Слушает,- кивнул Ермак
- Почему?
- Не знаю.
Некоторое время друзья шли молча. Ермак свернул в узкий переулок, из которого каменная обомшелая лестница спускалась к бухте. Спустившись до половины лестницы, ребята перелезли на крутой склон, поросший кустарником, и присели на обломок скалы. Выше их шумел город, внизу толпились корабли, неподвижные отсюда. В ложбинках, в тени, лежал ноздреватый снег, на солнце зеленела короткая трава.