- Откуда начнутся исследования? - спросил у деда режиссер.
- От восточных берегов Африки до Австралии.
- Это правда, что мы знаем дно Индийского океана хуже, чем поверхность Луны? - наивно продолжал режиссер.
- Безусловно.
- Простите, я слышал, в план ваших исследований входит также изучение радиоактивности океана. В наш атомный век…
- Вот именно. В природе радиоактивного стронция нет. А теперь, после ядерных взрывов, везде в природе находят радиоактивный изотоп стронция - в воде, в животных организмах, в морских отложениях… Мы еще потолкуем об этом… Плавание только начинается.
Дед ушел к себе. Качка усиливалась. Режиссер немного побледнел. Кают-компания стала пустеть.
- Мне очень понравился ваш город,- обратился ко мне режиссер.- Он напоминает мне города Грина. И куда бы ни пошел, повсюду сквозит море. Но как он ни хорош, в нем, по-моему, трудно усидеть долго. Потянет к путешествиям. Везде разговоры о дальних плаваниях, как о самом обычном. В трамвае, парикмахерской, столовой, в фойе кино только и слышишь: «Сбегали транспортным на Кубу», «Оформляюсь с китобоем в Антарктику», «Иду с краболовом в Индийский океан» «Иду к экватору на тунца». Либо моряки, либо кораблестроители. Тоже интересные люди. Даже девушки… Сижу на Приморском бульваре,- они обсуждают, куда интереснее попасть на производственную практику: на Фарерские острова или банку Джорджес. У журналистов то же - берут командировки за Полярный круг, к берегам Гренландии, а то за тропик Козерога. Пишут о перспективах ловли рыбы в самых дальних водах. Хорошо! Да,- самодовольно продолжал режиссер,- мы вышли из внутренних своих водоемов на простор Мирового океана. Кстати, это кое-кому ох как не по нутру. Однако как качает…
- Идем на палубу, Санди! - позвал меня Мальшет.- Подышим перед сном.
На палубе было слишком много воздуха. Мы захлебнулись, едва высунули нос. Начинался настоящий зимний черноморский шторм.
- Держись, Санди! - весело крикнул Мальшет.- Дай руку. Заглянем к Фоме?
Мы пробрались в штурманскую рубку. Там по-старому священнодействовал над картами Фома Иванович. Его грубоватое бронзовое лицо при виде нас озарилось широкой улыбкой. Он сделал знак садиться. Мальшет сел возле него на стул; я присел на ступеньку в дверях. - Зюйд-вест, десять баллов! - сказал Фома Иванович.
Теперь оживут на корабле вещи. Сами по себе. Начнут открываться двери, срываться с места стулья. Со стола вдруг спрыгнет, как живая, книга или пепельница.
Ветер завывал вокруг «Дельфина», заунывно свистел в снастях. Дождь сек резко, как кнутом…
- Санди, закрой дверь! - сказал Фома Иванович. Ничего не видно из рубки. Кораблем управляют приборы - им верят. Полна рубка навигационных приборов - радиолокатор, эхолот… На «Дельфине» электронное оборудование. Чудесный корабль! А ведь я его строил, черт возьми! Неужели огромный океанский - на последних достижениях техники -• корабль легче построить, чем счастье?
Там, дома, Ата, нашедшая наконец себе мать. Этот вечер Ермак проведет с ними. Он обещал мне. Наверно, придет и дедушка. Может, и Лялька, и Петр Константинович… Сегодня будут говорить обо мне. И прислушиваться к ветру.
«В море шторм! - с тревогой скажет мама.- Как-то наш Санди?» - и посмотрит на Ату.
Мама все поняла, хотя и ни слова не сказала мне. На то она и мама, чтоб понимать сына без. слов.
Мне очень горько, но я не дам обиде укрепиться. Знаете, что делает обида? Ненадолго мир вдруг показался мне не таким уж ярким, зовущим и таинственным… Как будто романтика стала просто вымыслом, не самой жизнью. Я даже подумал растерянно: может, это зрелость? Это невыносимо тягостное состояние длилось несколько минут или часов - не помню,- но я ужаснулся…
Бедные люди, которые вот так воспринимают мир всегда! Какое это несчастье! Как они обездолены!
Но прошел этот страшный, убогий, обыденный час, и мир снова засверкал всеми красками земли и неба,
Положа руку на сердце, разве можно утверждать, что я несчастлив? Я, который умеет радоваться всему. И больше всего миру, в котором живу.