- Нет! - отрезал Мальшет.
Затеялся спор, вмешались остальные. Дед замолчал, посмеиваясь. Я тихонько позвал его.
В своей каюте он снял пиджак, аккуратно повесил его в шкаф и сел в пуловере у письменного стола, как всегда прямо, будто позвоночник у него не сгибался.
- Что-нибудь случилось у тебя, Санди? - добродушно осведомился он.
Я молча протянул ему Лялькино письмо. Сначала он удивился, но начал читать и прочел до конца. Лицо его вытянулось и посерело.
- Сукин сын! - вырвалось у него.- Этого я давно боялся…
- Разве они жили так плохо? - грустно спросил я.- Какой же я ненаблюдательный. Ничего не замечал.
- Ну… не изменяли, не бранились на весь дом, не жаловались друг на друга каждому встречному и поперечному. Соседи осудят ее. Ведь он не пьет, не гуляет, не дерется. Даже не курит теперь.
- Я не зал, что так плохи дела,- тихо уронил я.
Мы долго подавленно молчали. За раскрытым иллюминатором шумели в тумане невидимые волны. И все бил судовой колокол.
- Сколько сразу несчастий…- проговорил я.- И Ата вот слепнет. У тебя нет папирос?
- Есть.
Дедушка достал из стола гаванские, и мы закурили.
- Я все забываю, Санди, что ты уже взрослый мужчина,- сказал дед растерянно.- Ты любишь эту девушку? Ату?
- Да.
- Может, тебе просто кажется, Санди?
- Нет. Я ее действительно люблю. Уже несколько лет… Еще мальчишкой… Но я не знал, насколько она мне дорога. Думал, ну, люблю, и все. А я ее по-настоящему, на всю жизнь люблю.
- Слепая жена… Это очень тяжело. Впрочем, бывает хуже - когда чужие друг другу.
- Только она мне нужна, только она. Вот нужен ли я ей… не знаю.
- Гм, Санди. Ты нужен сейчас матери. Ей одиноко и тяжело.
- Да, я знаю.
- За чем же дело стало?