— Сочинение, — сказал Люсьен. — Нужно объяснить пословицу: «Чем торопиться — лучше загодя в путь пуститься».
— Только и всего? Не понимаю, почему это тебя так затруднило.
Люсьен покачал головой, выражая сомнение в легкости задания.
— Во всяком случае, урок надо приготовить. Тащи сюда тетради и за работу!
Люсьен взял свою сумку, валявшуюся в углу кухни, достал черновую тетрадку и написал вверху чистой страницы: «Чем торопиться — лучше загодя в путь пуститься». Как медленно он ни писал, на это ушло не более пяти минут. Затем он уставился глазами на написанное и начал грызть ручку.
— Я вижу, что ты принимаешься за дело без большой охоты, — сказал отец. — Как тебе угодно! Я не спешу и, если понадобится, буду ждать всю ночь.
И он принял позу поудобнее.
Взглянув на отца, Люсьен сообразил, что его спокойный вид не предвещает ничего доброго, и попытался обдумать пословицу. «Чем торопиться — лучше загодя в путь пуститься». Это, по его мнению, было настолько очевидно, что никаких доказательств не требовало. Он с отвращением вспомнил басню Лафонтена «Заяц и черепаха». Его сестры, уложив тетю Жюли, ставили посуду в шкаф, и, хотя они старались делать это тихо, все же посуда звенела, что ужасно раздражало господина Жакотена; ему казалось, что Люсьен воспользуется шумом, дабы оправдать свое ничегонеделание. Вдруг раздался страшный грохот: мать уронила в раковину кастрюлю, которая, отскочив, упала на каменный пол.
— Осторожнее! — пробурчал господин Жакотен. — Это действует на нервы! Разве можно работать, когда кругом шумят, как на базаре? Уходите, дайте Люсьену спокойно заниматься! Убрали посуду — идите спать!
Женщины тотчас же покинули кухню. Люсьен, оставшись наедине с отцом и вообразив, что ему придется сидеть над пословицей до самого утра, заревел.
— Это делу не поможет! — сказал отец. — Перестань, дурачок!
Голос его был по-прежнему ворчлив, но с оттенком сочувствия, ибо господин Жакотен, пристыженный только что вызванной им драмой, пытался загладить свою вину снисходительным отношением к сыну. Почувствовав это, Люсьен заплакал еще горше. Слезы закапали на тетрадь. Тронутый этим зрелищем, отец перенес свой стул по другую сторону стола и уселся рядом с Люсьеном.
— Ну, возьми платок, утрись и перестань! Ты уже не маленький, пора понимать, что я тебя браню, желая тебе же добра. Потом ты скажешь: «А папа был прав!» Когда отец бывает строг — ребенку польза. Даже Берюшар заявил мне это вчера. Он постоянно колотит сына: и по щекам его хлещет, и ногой пихает, и даже пускает в ход плетку… Результаты получаются отличные! Я уверен, что его мальчишка не собьется с дороги и далеко пойдет. Но я не могу систематически бить ребенка… разве что время от времени. У каждого свои понятия о воспитании, вот что я ответил Берюшару. Я считаю, что лучше воззвать к детскому уму.
Ободренный этими словами, Люсьен перестал плакать, что несколько встревожило отца.
— Надеюсь, ты не воображаешь, что я проявляю слабость, разговаривая с тобой по-человечески?
— О нет, папа! — ответил Люсьен глубоко убежденным тоном.
Успокоившись на этот счет, господин Жакотен ласковее взглянул на сына. Затем он подумал, что может разрешить себе быть великодушным и вызволить Люсьена из затруднительного положения, в которое тот попал из-за какой-то пословицы.
— Я вижу, что если не примусь за дело сам, то ты не справишься до утра. Ну, начнем! Итак: «Чем торопиться, лучше загодя в путь пуститься». Поразмыслим: «Чем торопиться…»
Только что сочинение на эту тему казалось господину Жакотену до смешного легким. Но сейчас, когда на него легла ответственность, он уже иначе смотрел на задание. С озабоченным лицом он несколько раз перечитал написанное Люсьеном и пробормотал:
— Это пословица.
— Да! — подтвердил Люсьен, с возродившейся надеждой ожидая, что еще скажет отец.
Его доверие смущало господина Жакотена. Мысль, что его престиж поставлен на карту, действовала ему на нервы.