- В резервации? - гневно спросил индеец.
- В резервациях, которые нам выделяет Большой Отец, мы не сможем жить как фермеры. Они слишком малы и слишком много в них негодной земли. Но мы не можем и вечно охотиться на бизонов. За два последние лета бизонов стало вдвое меньше.
- Ну что же? - не отставал Курчавый.
- Мы должны оставаться свободными и чему-то учиться. Только свободный человек хорошо учится. Я заслужил теперь у наших людей достаточный авторитет и буду говорить с ними о тебе и о твоих палатках, как только окончится большая борьба.
Курчавый положил руки на плечи своего товарища.
- Хорошо, ты сказал правильно. Я был сыном раба. Отец убежал со мной к вам. Я не хочу снова стать рабом вместе с вами.
- Тебе никто не мешает уйти, куда тебе нравится.
- Брат мой, ты можешь сказать это и самому себе. Ты десять лет и зим жил вдали от племени. Только два лета как ты вернулся, чтобы разделить с нами тяжесть борьбы и нелегкий конец нашего пути пройти с нами вместе. Ты думаешь, я уйду от вас и все забуду? Если бы я и хотел это сделать, я все равно не смогу. Моя жизнь - это наши палатки, наши женщины, дети, моя жизнь - это мои товарищи. И мои товарищи мне дороже, чем моя жизнь! - Чапа - Курчавый произнес все это очень тихо, взгляд его был устремлен на дощатую переборку конюшни, и ничто не выдавало его чувств.
На следующее утро Генри-Генри сидел у себя в комнате и перебирал содержимое бумажника. Да куда же запропастился этот ниггер? Ага, стук копыт! Значит, все-таки у парня заговорила совесть и он ведет ему лошадь.
Молодой инженер, он же - курьер и газетный корреспондент, выбрался наружу и взгромоздился на коня. Быстрой рысью он поскакал через двор. Ворота раскрылись перед ним. Завывал северный ветер, но солнце светило ярко, и небо над холмистой прерией было голубым. Генри миновал ворота. От столба отделилась высокая фигура в хлопчатобумажной рубашке, бархатных штанах в пончо. Черные, расчесанные на пробор волосы были заплетены в косы, черты худого лица искажены черно-белой раскраской.
Жестом, похожим на жест Роуча, Генри плеткой указал скороходам, что их место впереди. Он пустил кона в галоп и, несмотря на свое состояние, испытывал безумную радость, что и скороходам придется бежать так же быстро. Однако казалось, им это не стоило никаких усилий. Генри же в седле выматывался, пожалуй, больше, чем они.
Около полудня ландшафт изменился. Трава стала чахлой, под копытами запылил песок. Форт Рэндол давно исчез из поля зрения. Генри сделал остановку и поел. Скороходы безмолвно ждали.
И остальной день прошел в дороге. Они пересекали песчаные гребни, поросшие высокой травой долины. Когда стало смеркаться, индеец и негр вывели Генри на берег Найобрэры и предложили сделать привал. Тот согласился.
- Разведи костер! - приказал он Джеку.
Человек в пончо уселся против белого:
- Мы не разведем костра.
- Вздумал дерзить мне! Тон, как когда-то у Гарри! Но эти времена для вас, индсменов, миновали. Собирай дрова и разводи костер. За что только тебе платят?
Тихо шумела река, посвистывал ветер. Генри стукнул рукояткой плетки по земле:
- Ну, скоро ты?!
- Нет.
Вскипающая ярость побуждала Генри хлестнуть индейца плеткой. Но был он в глуши, наступала ночь, а у индейца был револьвер. «Лучше бы приказать разжечь костер Бобби Курчавому», - подумал Генри; однако зло брало его, и не мог он идти на поводу у этого дерзкого индейца, и отступить он уже не мог. Но он мог еще сделать шаг в сторону.
- Грязный краснокожий! Соскреби эту краску со своей рожи!