- Я многому сама научилась. Я знаю буквы и могу вести счета, но мне бы хотелось уметь читать по настоящему.
- Я тебя научу, - обещал он. - Но только с одним условием.
- С каким же? - Доверчивое выражение исчезло из ее глаз.
- Чтобы ты научила меня играть на флейте.
- Попробую.
- Мне давно этого хочется. У нас, знаешь ли, не принято играть на флейтах. В театре, конечно, играют, и музыканты на пирах тоже, но благородным мужам это занятие не пристало. Флейта слишком уж чувствительна, а кроме того, надувая щеки, трудно сохранять надлежащее достоинство…
- Глупость какая! - перебила она.
- Послушай, - вмешался Лукиан, - уже очень поздно. Нам надо торопиться.
Алексид посмотрел на Коринну:
- Ты пойдешь с нами?
- Нет, я еще побуду здесь. Я не хочу возвращаться домой до ночи. Ты обо мне не беспокойся.
- Хорошо. - Лукиан уже спустился на землю, и Алексид спрыгнул за ним.
- Не забудь, что ты обещала научить меня играть на флейте.
Когда среди удлиняющихся вечерних теней они устало бели по обсаженной тополями дороге, Лукиан сказал:
- Ты, конечно, пошутил? Было бы неплохо слазить туда еще раз, если бы знать заранее, что ее там нет, но ведь ты же не хочешь в самом деле видеться с ней!
- А почему?
- Как «почему», Алексид? Она же чужестранка, живет в грязной харчевне! Мне она показалась ужасной! Просто уличная девчонка, и я никак не ждал…
Не ждал Лукиан и звонкой пощечины, от которой левая щека его побагровела. Спустя мгновение друзья до гроба уже катались в пыли дороги и яростно колотили друг друга.
- Скажи: «Я очень сожалею»… - Лукиан, еле переведя дух, уселся на грудь приятеля.
Алексид перестал вырываться. В короткой схватке он сразу растратил весь свой гнев, и к нему вернулось обычное чувство юмора.
- Я очень-очень сожалею, - с трудом выговорил он, - что ты сидишь у меня на животе.
- Нет, ты скажи, что сожалеешь, что ударил меня.