- А ты еще спрашиваешь?.. Хм! Да ведь весна… А? Весна, друзья мои. Жизнь. Пробуждение. Хмель… А мы… Кто же мы? Как совместить? Ведь век этими рябчиками сыт не будешь, а добро в себе убьешь… Нет, как хотите, - я весной пас…
- Зачем же ты, Арсений, ружье таскаешь? Ведь тяжело, - усмехаясь сказал отец. - А вчера кто палил? Двух, говорил, подранил…
Арсений Михайлович надел пенсне.
- Ну, ружье… Ружье - это, так сказать, атрибут. Какой же я охотник без ружья? Я его ценю. Ведь поглядите: Бельгия. Фирма «Лепаж». Видите, работа какая? Гравировка, резьба… Стволы, приклад, цевье. Как сделано, с любовью, чисто… Это же поэзия… Красота… Да ты без меня знаешь… А сборы, охота, лес? А эта поляна?
- Сварилась, кажется, - прервал его отец. - Садитесь-ка, ближе, романтики. Есть будем… Что-то от одной вашей духовной пищи живот подвело…
Сучком, морщась от жары и дыма, он снял котелок с клокочущей кашей из концентратов. А мальчик проглотил голодную слюну, так хотел есть, так остро вдруг кольнул и обрадовал его нестерпимый молодой голод. Мальчик едва дождался, пока принял мятую алюминиевую миску, полную желтой пшенной каши с янтарным масляным колодцем. Сбоку отец покрошил луку и дал большой, в два пальца, ломоть хлеба. Отец признавал только крупные аппетитные куски.
Похоже, что и сам отец, и Арсений Михайлович испытывали то же ощущение, то же самое.
- Ффх-ах, хорроша-а, - обжигаясь, черпал Арсений Михайлович. - Дай-ка мне лучку. Хлебушка черного… Ф-ф… Ах… Наслаждение.
- А слушай, Арсений… Ладно ли тебе черный?
Арсений Михайлович махнул рукой.
- Ну, ты, сын, рассказал бы нам, где ходил-то? - добрея и улыбаясь, сказал отец… - Ноги-то не промочил хоть?
- Нет, - сказал мальчик. - Сухие…
И вдруг фыркнул… Рассказать бы сейчас отцу, как лазал в канаву за сапогами и за ружьем.
- Чего смеешься? - спросил отец, поглядывая уже с подозрением.
- Да так… Случай один вспомнил…
- Скрытный ты становишься, - заметил отец.- Скрытничать - это нехорошо…
Он хотел сказать еще что-то. Но тут взбурлил котелок с чаем. Костер зашипел, задымил, отец принялся снимать чай.
Пили чай большими охотничьими кружками - у каждого своя - у отца, например, была зеленая, чуть не на полкотелка.
За чаем Арсений Михайлович разговорился - не уймешь, не остановишь.
- Вот что такое охота, друзья? Да, охота, милые мои, - волшебство. Счастье… Фата Моргана. Одним словом, ведь я благодаря ей, наверное, живу и жив остался. Да… И на фронте помню- Помнишь? А? В дожде, в снегу, в грязи рожей, по госпиталям. Что меня держало-спасало? А вот это… Чай думал так пить. С ружьишком на тяге постоять. Выжить для этого. И вспомнить было что… Да и сейчас даже. Учитель я. Математик… Логарифмическая линейка. (Мальчик чуть не захохотал, но вовремя отвернулся, укусил кулак. Арсений Михайлович впрямь чем-то напоминал эту линейку). Так вот. Веду я урок, братцы мои. Ну, геометрия пусть. Теорема Пифагорова. Пифагоровы штаны… Ну-с, доказываю, объясняю, мелом стучу, гляжу, как мои Васи-Пети усваивают, а сам-то нет-нет да и погляжу в окошко. Осень там или вот, как сейчас… И думаю… А до субботы еще два-три денька, а там я на поезд да в лес… И вспомню избушки наши, осиннички, покосы, поляну вот эту и лиственницу эту. И жить мне сразу светлее. А все думают - математик! Он только уравнениями живет, о квадратном корне думает… Вот что для меня - охота…
Пили чай до самого вечера, подбрасывали в костер. Лишь когда солнце село за лес, начали собираться к поезду. Арсений Михайлович пошел на речку мыть котелки.
- Глянь-ка сюда, - проводив его взглядом, сказал отец, придерживая устье рюкзака.