А через месяц грянула война. По официальному наименованию — не война, а военная операция. Такое наименование как бы уменьшает масштаб и значение события, но воспринималось оно как настоящая война. Натан и Дина, уже отслужившие действительную военную службу, были призваны как резервисты. Оба оказались на подступах к сектору Газы, в одной части, как и на действительной. Они верили, что планы их не нарушатся, ведь до свадьбы ещё два месяца, а военные операции такого рода обычно продолжаются недолго.
Но получилось иначе. Операция продолжалась пятьдесят дней. В последнюю неделю, когда все уже говорили, что вот-вот всё кончится, Натан был ранен. Его ранение было признано очень тяжёлым, угрожающим его жизни.
Их часть фактически не участвовала в военных действиях. Вместе с другими резервными частями она расположилась вблизи границы сектора в ожидании приказа перейти в наступление, но приказ так и не был отдан. Основная тяжесть войны легла на авиацию и на инженерные войска, которые занимались уничтожением подземных ходов. Эти подземные ходы были частью настоящего города катакомб, построенного террористами Хамаса. Там был их штаб, там они укрывались. Выходные люки туннелей могли находиться в самых различных и хорошо замаскированных местах: на кухне любого дома, в классе школы, даже в больнице. В любом месте мог вдруг открыться такой люк, и из него либо выскакивало звено террористов, либо высовывались стволы установок для запуска ракет и производился очередной залп. И тут же люк закрывался, словно ничего не было.
В таких условиях сухопутным силам ЦАХАЛа с их танками и бронемашинами на улицах Газы нечего было делать. Противник был надёжно спрятан под землёй, на танке туда не въедешь. Самое страшное выпало на долю солдат, которые спускались в туннели, чтобы заминировать и взорвать их. Они всегда могли столкнуться с врагом лицом к лицу. Большая часть потерь приходится на эти части. Террористы даже трупы погибших утаскивали с собой, чтобы потом начать с Израилем торг об условиях их возвращения. По опыту они знали, какое огромное значение в Израиле придают захоронению погибших в родной земле, с соблюдением религиозного ритуала. Не раз осуждённых террористов выпускали на свободу в обмен на тела погибших солдат. Власти шли на такой обмен под давлением родителей погибших, которые видели в этом «возвращение сына домой» и нуждались в могиле, которую можно посещать. Траурные церемонии на военных кладбищах — это неотъемлемая часть израильского быта.
Части резервистов, расположенные у границ сектора, хотя и не участвовали в боевых действиях, тоже подвергались опасности. Их позиции, как и живописные посёлки кибуцов, окружающие сектор полукругом, постоянно обстреливались ракетами и снарядами миномётов. Из кибуцов уехала в более безопасные места большая часть женщин с детьми, устраивались у родных и друзей; тех, у кого такой возможности не было, принимали кибуцы из центральных районов. Мужчины и особо бесстрашные женщины, из числа основателей кибуцов, остались, чтобы ухаживать за скотом и выполнять самые необходимые работы.
Несколько раз в течение операции, под давлением извне, объявлялись временные периоды «прекращения огня в гуманитарных целях», чтобы население могло запастись продовольствием. Террористы Хамаса использовали эти периоды, особенно начальные и последние минуты, для усиленных нападений: при этом они всегда ссылались на «неточно установленные часы». Солдаты ЦАХАЛа с объявлением о прекращении огня расслаблялись, выходили из замаскированных укрытий — и тут их настигали залпы из миномётов противника. Во время одного из таких «прекращений огня» снаряд попал в группу солдат, несколько человек погибло, один был тяжело ранен. Это был Натан.
Дина не видела, как он упал. Вместе с группой подруг она находилась в кантине — передвижном ларьке для солдат. Когда начались стрельба и крики, она выбежала — и успела только увидеть, как двое солдат бегут с носилками к вертолёту. «Это твой жених», — сказал ей кто-то из очевидцев. В части все знали, что они обручены.
О конце операции было объявлено несколько дней спустя. В официальных сообщениях, подводивших итоги, в числе раненых упоминали о Натане как одном из троих раненных особенно тяжело, за жизнь которых борются врачи. К числу самых опасных относятся ранения в голову. Если такой раненый не выходит из комы в течение месяца, то у него мало шансов на выживание.
Натан был в состоянии комы две с половиной недели. С тех пор, как он открыл глаза, Дина каждый день, после занятий в колледже, бежала в больницу. Там она встречала родителей Натана, его братьев и других родственников. Родители, люди немолодые, выглядели измученными, особенно мать, Нехама, смуглое лицо которой стало почти чёрным. Дина отсылала родителей домой: «Идите, вы устали, вы тут с самого утра. Я вас сменю, буду здесь до момента тушения света в палате».
Хотя Натан ещё страдал от болей, его память и мыслительные способности улучшались с каждым днём. Говорить ему было трудно, но он слушал и понимал то, что говорили ему другие. Врачи сказали Дине, что он делает поразительные успехи. Недалёк день, когда его переведут из больницы в специальный центр реабилитации, где раненых, подобных ему, «заново учат жить».
На радостное возбуждение Дины её родители отвечали угрюмым молчанием. Дине не удалось уговорить их хотя бы раз навестить будущего зятя в больнице. «Мне стыдно перед его родителями», — говорила она. Но они молчали.
В один из вечеров, когда Натан уже был переведён в центр реабилитации, а Дина, вернувшаяся оттуда, что-то наспех закусывала на кухне, к ней обратилась мать:
— Зайди, дочка, в кабинет папы. Нам надо серьёзно поговорить.
Дина последовала за ней. Сжав губы, она приготовилась дать отпор всему, что ей скажут. Что они хотят сказать, нетрудно было догадаться.
Отец начал, и тон его речи был непривычно мягок.
— Ты знаешь, девочка моя, что я нейрохирург. О таких ранениях, как у твоего Натана, я знаю не понаслышке. Мне приходится работать с такими ранеными, лечить их. Я понимаю твои чувства и надеюсь, что ты понимаешь мои: я желаю твоему другу самого наилучшего. Он поправится. Но, как специалист, я знаю: такие ранения не остаются без последствий. Раны могут затянуться, но повреждения в мозгу не восстанавливаются.
Наступила пауза. Затем Дина спросила:
— Куда ты клонишь? Скажи прямо, без предисловий!
— Твой друг останется инвалидом. На всю жизнь. Не знаю, отдаёшь ли ты себе отчёт в этом. Моя обязанность, как врача и твоего отца — предупредить тебя, чтобы не жила в мире иллюзий. Он не будет опорой семьи; это бремя ляжет на тебя.
Был у Дины такой характерный жест — встряхивать головой, так что её рыжеватая шевелюра взлетала и окружала лицо своего рода красным нимбом. Это всегда служило признаком, что она мобилизует все свои силы для отпора. Как и сжатые губы. И потемневшие серые глаза.
— Иными словами, ты хотел бы, чтобы я бросила любимого человека, своего жениха, а не просто друга, потому что он пострадал при выполнении своего солдатского долга?
Отец встал. Мать, словно демонстрируя поддержку слов мужа, стала рядом с ним. Теперь его слова звучали жёстко, сурово.