Он чувствует толчок: кровать передвигают. Вывозят его из палаты. Опять будут мучить. Ма-ма…
На этот раз только меняли бинты. Это тоже больно. Потом опять везли. Привезли в то же место. Теперь оставят в покое на какое-то время. Можно открыть глаза.
В комнате оказались люди. Мужчина и с ним молодой парень. И женщина в белом халате.
И мужчина, и парень казались очень знакомыми. Но кто они? Мужчина что-то говорит ему, вытирает глаза. А парень — да ведь это он сам! Но даже своего имени он не помнит. И ему вовсе не кажется странным, что он одновременно и лежит, и стоит возле кровати…
Они много говорят. Склоняются над ним. У мужчины мокрое лицо. Он говорит что-то похожее на то, что говорила ма-ма.
Ему приятно смотреть на них. Но попытки понять, что они говорят, очень утомляют. Он дремлет. И в зыбком сне видит лицо с родинкой на правой щеке.
Он не помнит, как называются части суток, но улавливает периодичность действий людей, в белых халатах и без них. Становится темно, они выключают свет — больше ничего не будет, можно спать. Правда, боли в голове и в руке мешают, очень трудно повернуться на бок. И всё же он засыпает.
Потом становится светло, приходят женщины в белых халатах, приносят лекарства ему и другим раненым, лежащим в палате, пытаются его посадить, подсовывая большие подушки в изголовье, умывают, иногда делают укол.
Через некоторое время входит большая группа людей в белых халатах, мужчины и женщины. У его кровати они задерживаются надолго, оживлённо разговаривают. Скорее бы ушли. Он всё равно не понимает, что они говорят. Можно дремать, не стоит смотреть на них.
После их ухода начинается самое неприятное: вывозят из палаты на смену бинтов и делают с ним другие болезненные вещи. Но это длится недолго. А потом уже могут приходить другие люди — без халатов, с лицами, которые он видит во сне.
На этот раз, после обычных процедур, произошло что-то приятное. Старший мужчина в халате что-то сказал молодому, и тот, склонясь над ним, с силой выдернул трубку, которая одним раздвоенным концом была вставлена в ноздри, а другим уходила куда-то вглубь тела. Он сделал глубокий вдох. Как легко стало в груди!
Люди в белых халатах улыбались. Старший похлопал молодого по плечу.
— Он дышит! Дышит сам! Слава Богу, всё прошло хорошо! — говорили одновременно все находившиеся в комнате.
Он понял: они знают, что ему стало легче, они радуются. Но весь шум вокруг и усилие понять их слова очень утомили его. Он уснул на обратном пути в палату.
Проснулся от ощущения, что на него смотрят. Открыл глаза. И увидел Её. Ту, что с родинкой на правой щеке.
Его охватило страшное волнение. Это она — та, что нужнее всех на свете. Он должен немедленно что-то сделать, чтобы она не ушла. Он должен встать, задержать её. Сказать ей. Что сказать? Какими ужасными были дни без неё. Откуда-то выплыл слог. Ди…
Он весь дёрнулся, сел в кровати, трубочка инфузии сорвалась со своего места на руке, жидкость из баллона закапала на одеяло. Он замахал руками, казалось, сейчас упадёт с кровати. «Ди!» — крикнул он.
Она испугалась, выбежала из палаты. Он весь как-то опал, погрузился в подушки. Но она вернулась — вместе с медсестрой.
— Ну что ты хулиганишь, тебе надо лежать спокойно, — пожурила его сестра и вернула трубочку на место. — Смотри, посетительницу испугал. Хочешь сесть — поможем тебе сесть, поможем даже встать с кровати, но сам — не смей!
— Ди, — сказал он, глядя в глаза медсестре. — Ди-а…
— Он узнал меня! Он говорит! — воскликнула девушка.
Сестра обернулась к ней.