— Рассвет идёт, — сказал он.
Утро расслабило могучие гранитные мышцы утёса. Настало время лавин.
Туннели наполнились шлёпаньем босых ног. Взрослые и дети с голодными глазами мчались навстречу заре. Откуда-то издалека Сим услыхал рёв горы, вопль, затем тишину. Обвалы сходили в долину. Дождавшиеся своего часа камни неохотно снимались с насиженных мест, начинали свой путь в одиночку, а заканчивали на дне долины тучей шрапнели и раскалённых трением, запыхавшихся от долгого бега обломков.
Каждое утро хотя бы одного из племени накрывало лавиной.
Жители пещер бросали вызов обвалам — они добавляли ещё одну пряность в их жизнь, и без того слишком короткую, слишком прямолинейную, слишком опасную.
Сим почувствовал, как отец схватил его и бесцеремонно потащил вперёд — тысячу ярдов по коридору навстречу свету юного дня. В отцовых глазах полыхало безумие. Сим не мог шевельнуться, всем собой ощущая, что должно произойти. За отцом поспешала мать, неся маленькую сестричку, Ночь.
— Погоди! Осторожней! — кричала она в спину мужу.
Тот припал к земле, вслушиваясь.
Высоко вверху встрепенулась и задрожала гора.
— Вперёд! — взревел отец и прыгнул.
И лавина рухнула на них!
Сим запомнил рушащиеся стены, облака пыли, смятение — всё произошло слишком быстро. Где-то кричала мать. Тряска, потом рывок.
Последним отчаянным броском отец вырвался с ним на руках в занимающийся день. Позади грохотала лавина. Устье пещеры, куда отпрянули с пути обвала мать и Ночь, завалило щебнем и парой валунов фунтов по сто каждый.
Гром камней сменился шёпотом песка. Симов отец расхохотался.
— Мы сделали это! Во имя богов! Мы снова живы!
Презрительным взглядом он окинул утёс и сплюнул.
Мать с Ночью выкопались из щебёнки.
— Глупец! — набросилась мать на отца. — Ты мог погубить Сима!
— И всё ещё могу! — рявкнул в ответ тот.
Сим их не слушал. Он зачарованно глядел на остатки лавины перед устьем другого тоннеля. Из-под кучи камней текла кровь, впитываясь в рыхлую землю. Больше смотреть было не на что. На этот раз кто-то проиграл.
Ночь побежала вперёд на проворных, мягких ножках, голенькая и очень серьёзная.
Воздух в долине был словно сладкое вино, пропущенное через сито гор. Небо — беспокойная ясная синь. Не бледная, выгоревшая дневная лазурь, не набрякший, припухлый чёрно-пурпурный синяк ночи, засыпанный чахлым мерцанием звёзд.