— Слава-ти, господи, отмаялись!
— Разойдись, разойдись, мужички, — вежливо покрикивал развеселившийся Архипыч, — не напирай очень, предмет хрупкий.
— Антиресно ведь, кум, — отвечали, как полагается, мужички и расступались.
Старчевский и все ученые подошли к подводе и профессор сдернул рогожу. Круглый, футом в диаметре, черный, весь в иле предмет лежал на подводе. Нашедших метеор обступила толпа, но Старчевский махнул им итти в совет. Ученый был серьезен и в каком-то ошеломлении. Двое мужиков, сгибаясь под тяжестью, осторожно внесли аэролит и пока они его несли, вокруг него раздавались шутки и остроты.
— Глядите, товарищи! Степка целу землю несет!
— Даржись, Степа! Крепче руками за одну, ногами за другую, не упадешь.
Толпа, довольная окончанием постылой работы, развеселилась.
Болид был положен на стол… Наступило молчание. Старчевский с минуту смотрел на этот черный безобразный предмет, великую цель их тяжелых трудов, и снял шапку.
— Товарищи, — сказал он тихо и задумчиво, — настал великий момент…
Все также сняли шапки и затаили дыхание. Профессора молча разделись и, засучив рукава, приступили к очистке болида от грязи.
— Странно, — произнес Осокин, — чувствуется металл…
— Осторожней, осторожней, — приговаривал немец.
Грязь комьями спадала с круглой, как шар, поверхности болида и раскладывалась на белой клеенке стола…
Корреспонденты что-то лихорадочно заносили в записные книжки…
— Ни малейшего намека на минерал… гм… — произнес немец и скребнул ножом.
Старчевский становился все мрачнее и серьезнее.
— Это что? — произнес он вдруг странным, сдержанным голосом, указывая на два круглых, правильных возвышения, словно от излома. — Это что?
Осокин осторожно стер тряпкой грязь и наклонился. Один из корреспондентов поспешно налаживал кинематографический аппарат. Осокин что-то бормотал под нос.
— Что? — спросил Старчевский.
— Пять пудов… — сказал Осокин.
— Что — «пять пудов?»
— «Пять пудов», написано, — отвечал тот и поднял глаза. В них бегали какие-то искорки и сам он был красен, как рак.