Наконец Кори Ишкамба прикончил и наш плов. Он вытер руки о сапоги, тем самым смазав голенища жиром. Только после этого он поднялся и, ни с кем не попрощавшись, отправился дальше.
Вся наша компания была раздосадована приходом этого неприятного гостя. Больше всех злился я. Потратить столько трудов, приготовить чудесный плов, чтобы потом отказаться его есть! Меня мучила и досада, и жестокий голод. Другим товарищам было не так обидно: они хоть не кухарничали... понемногу, но все же поели, а я из-за своей брезгливости должен был уйти несолоно хлебавши.
Сын богача, из-за которого и произошло все это несчастье, видимо, понял, что я на него сержусь. Он тихонько поднялся и пошел к хозяину харчевни. Тот еще не выбрал из котла плов, оставленный мной «за присмотр».
Юноша заплатил за этот плов, положил его на тарелочку, принес и поставил предо мной.
Однако после всех этих неприятных событий аппетит у меня пропал. Все же, чтобы не огорчать товарищей, я немного поел. Забота юноши меня растрогала, я успокоился и, вытирая руки о скатерть, спросил его уже без всякой обиды:
— Откуда ты знаешь этого паразита?
— Слишком долго рассказывать, лучше как-нибудь в другой раз.
— Ну ладно, объясни хоть, что значат эти «внуки» и «правнуки». Я уже слышал те же выражения от Кори Ишкамбы. Открой значение этих загадочных слов, и я прощу тебя, а может быть, и его.
— Ба, ты не знаешь! Да ведь он ростовщик. Проценты на деньги, отданные в рост, он называет детьми этих денег; проценты на проценты зовет внуками; а проценты на проценты с процентов — правнуками. Например, кто-нибудь берет у него деньги в долг. Он сдирает хорошие проценты наличными деньгами, да еще и вперед. Это и есть дети денег; пока человек ему должен, ростовщик ходит к нему в дом, ест вместе с ним и считает это внуками своих денег. А когда ему доводится, кроме обычного угощения, сорвать со своего должника еще что-нибудь — например, съесть с ним дыню, виноград, сласти, — он называет это правнуками денег, то есть процентами на проценты с процентов.
Прошло несколько месяцев после этого гулянья в Ширбадане. Однажды, уже зимой, после вечернего намаза в мою келью вошел тот же приятель — сын богача.
— У меня сегодня есть дело к Кори Ишкамбе. Он сказал, что я могу его видеть у него в доме часов в десять вечера.
— Но ведь он никого не впускает в дом так поздно, — прервал я его.
— Ну, знаете, — это дело принесет куда больше пользы ему, чем мне. Он сам назначил мне время и место встречи. Улицы Бухары, как вам известно, ночами не безопасны, потому-то я и прошу вас сопровождать меня.
— У тебя есть отец, братья, в доме имеются слуги. С какой же стати ты хочешь, чтобы с тобой шел я? К тому же я в последнее время не выношу даже вида этого омерзительного типа.
— И все-таки я прошу вас. Дело в том, что я должен отправиться туда по секрету от моего отца, матери и братьев. Был у меня преданный слуга, посвященный в мои тайны. Он заболел и уехал домой. Я пришел к вам, так как доверяю вам больше, чем кому бы то ни было. Кроме того знаю, что вы умеете держать язык за зубами.
— Открой мне свои «сокровенные тайны», тогда я обдумаю и решу — могу ли я принять участие в этом деле.
— Видите ли, — сказал юноша, краснея, — я тайком от родителей взял у этого ростовщика под проценты тысячу тенег. Сегодня я могу ему их вернуть. Когда же это сделать, если не ночью. Ночь — хранительница многих тайн.
— Так и быть, — согласился я, — хоть мне смертельно не хочется входить в дом Кори Ишкамбы, тебе я отказать не могу. Пойдем вместе — ведь говорится, что «и смерть с друзьями — праздник»
Около десяти часов мы пустились в путь. Была темная, безлунная ночь. В такие ночи нелегко ходить по узким, извилистым, ничем не освещенным улицам Бухары. Хорошо еще, что в тот день выпал снег. От него разливался кругом слабый отраженный свет. Благодаря этому мы все же видели, куда ступаем, не налетали на дома и ограды, не попадали в ямы.
Мы уже почти подошли к кварталу Кемухтгарон, где жил Кори Ишкамба, когда за нами послышался топот лошадей. Это был миршаб{13}, объезжавший со своими людьми улицы. Они кричали во весь голос, били в медные барабаны, привязанные к луке седла, как бы подбадривая себя этим шумом.
Обычно миршаб и его люди, сами боясь грабителей, ночью к ним приближаться не осмеливались. Они предпочитали хватать попавшихся им на пути честных людей, чтобы сорвать с них выкуп. Если схваченные откупиться не могли, их сажали в тюрьму.
Положение наше было затруднительным. Если броситься бежать — люди миршаба смекнут, что мы честные люди, и кинутся в погоню, схватят нас. Не могли мы и выйти навстречу миршабу — он узнал бы нас, его добыча сама явилась бы к нему в руки.