Вскоре заявился Свисток — отмытый, томный, важный. Бодунов сказал ему спокойно и уверенно:
— Езжай, Саша, в свое общежитие.
— Пустят?
— Сказано — езжай. Завтра выйдешь на работу.
— А пропуск в завод…
— Пропуск будет.
— А…
— Ни пуха, ни пера, Саша…
— Но ведь, гражданин начальник…
— Я тебе не начальник. Я тебе Иван Васильевич. Завтра же и аванс получишь, не забудь три рубля… А директора увидишь — Кузмиченку Степана Данилыча, привет ему от меня, теплый привет, так и скажи. Теплый…
Рыбников ушел, опять зазвонил телефон.
— Сегодня же выеду, — сказал он в трубку. — На Мурманск в одиннадцать, по-моему.
Хитрая улыбка появилась на его лице.
— Будет сделано, — сказал он сияя. — Обязательно. Нет, зачем же, если это Ложечкин — я его живым привезу.
Все еще чему-то радуясь, он сказал:
— Недели на две, не меньше, бандитов ловить.
И не выдержал — проговорился:
— Доклад-то не я буду делать.
— Как так?
— Очень просто! Бандитов поеду ловить. А тут пей воду из графина, проси продлить регламент — нет, это не по моей части…
Раз в две, в три недели совершалось убийство. Преступник стрелял своей жертве в затылок, потом снимал шубу, костюм, забирал бумажник, часы; иногда тело закапывал сам же убийца.
По Ленинграду пошли зловещие слухи, количество убитых преувеличивалось в сотни раз, шепотом рассказывали сначала о банде, потом о бандах, наконец о целом «отряде» грабителей под командованием какого-то преступника по кличке Чума.