Я признателен своему агенту, Луиджи Бономи из "LBA", и обоим моим редакторам - Харриет Эванс из "Хэдлайн" и Кэйтлин Александер из "Бэнтэм Делл", а также Гэйл Бэнкс, Александре Барлоу, Эллисон Бономи, Чен Хуэйцзинь Шерил, Райуйн Дэвис, Дарре Дирингу, Сэму Эдинборо, Мэри Эсдейл, Пэм Файнстейн, Эмили Фернисс, Джоджу Гэмблу, Тессе Гирван, Джанет Хэррон, Дженни Карат, Селин Келли, Никки Кеннеди, Люси Ле Пуадевон, Стейси Льюитт, Ким Макартур, Тони Макгрэту, Тэрин Мэниас, Питеру Ньюсому, Аманде Престон, Дженни Робсон, Барри Радду, Джону Рашу, Эмме Рашер, Джейн Селли, Молли Стирлинг, Адье Вукчевич, Кэтрин Уэст и Ли Вудберн; всем сотрудникам "Хэдлайн" и "Бантам Делл", моим многочисленным зарубежным издателям. Я многим обязан Энн Вериндер Гиббинс, как и Молли с Энджи, а также моему брату Алану, который помогает мне с сайтом www.davidgibbins.com.
За помощь в полевых исследованиях, которые потребовались при подготовке к этому роману, я особенно благодарен покойному Алану Хэллу из Британского института Археологии в Анкаре; председателю комитета НАТО по биологическим наукам за приглашение в Кыргызстан; куратору Чолпон-Атинского музея петроглифов под открытым небом у озера Иссык-Куль. Мое увлечение "Периплом Эритрейского моря" началось в годы, когда я был аспирантом в Кембриджском университете; я в неоплатном долгу перед вдохновлявшим меня покойным доктором Джеймсом Керкманом, кавалером ордена Британской империи, членом Общества антикваров, бывшим куратором музея в форте Джезус (Момбаса), и перед моим дедом, капитаном Лоуренсом Уилфриом Гиббинсом, который всю жизнь плавал в Индию по тем же маршрутам, что и древние мореходы из "Перипла". Благодаря этим людям я открыл для себя чудо морской торговли, которая велась две тысячи лет назад.
Я признателен доктору Годуну Лю за консультации по написанию китайских имен. За возможность подержать в руках винтовку системы "Снайдер-Энфилд" и даже пострелять из нее хотелось бы поблагодарить Джона Деннера и Девира Херлбета. За помощь в моих изысканиях относительно бунта 1879 года в Рампе выражаю благодарность сотрудникам бывшего Архива Восточной и Индийской администрации Британской библиотеки, Музея королевских инженерных войск в Чатеме, Национального архива Великобритании и Южноазиатского отдела библиотеки Мичиганского университета; подполковнику Прабхату Кумару из Музея-архива Мадрасского саперного полка (Бангало); подполковнику (в отставке) инженерных войск США Эдварду Де Сантису; наконец, другу моего детства, покойному подполковнику королевских инженерных войск Джону Энкруму Кэмерону, служившему в саперному полку в 1927-1948 годах; благодаря его красочным рассказам для меня перекинулся мостик в эпоху моего прапрадеда, полковника королевских инженерных войск Эндрю Гейла, мадрасского сапера и ветерана восстания в Рампе; его пата, меч с латной рукавицей, и дал первоначальный толчок этой истории.
Наконец, я в неоплатном долгу перед покойной миссис Розмари Хоббс, которая долгие годы поддерживала меня во всех моих экспедициях и приключениях. Именно на завещанные ею средства мне удалось приобрести первые издания "Записок о тринадцати годах службы среди диких племен Кхондистана" Джона Кэмпбелла и "Записок о походе к истоку реки Окс" Джона Вуда.
…Если же плыть далее на восток, по правую руку имея океан, а по левую оставив сушу, то попадешь в страну, называемую Гангом; в ней есть река с тем же именем, что слывет величайшей рекой в Индии и разливается подобно Нилу. Близ этой реки, под самым восходящим солнцем, стоит в океане остров, на котором населенный мир кончается, и зовется он Хрисой, страной золота. В другой же стороне, на дальнем севере, где наступает предел морю, лежит обширная внутренняя земля, имя которой Тинай. Оттуда сухопутным путем, через Бактрию, доставляют в Баригазу шерсть, пряжу и шелк, в Лимерику же их возят по реке Ганг. В само же это место, Тинай, попасть непросто, ибо люди оттуда являются редко и малым числом. Страна эта расположена точно под Малой Медведицей и соседствует, говорят, с дальними пределами Черного и Каспийского морей. Что же находится за этой землей: суровые бури, жестокий холод и непроходимая местность, а также вышнее хотение богов, - никому еще не дано изведать.
В девятый месяц Первого императора похоронили на горе Ли. Чуть только император взошел на трон, он начал перекапывать гору Ли и менять ее очертания. Сплотив империю воедино, он велел созвать к горе семьсот тысяч мужей со всех концов страны. Они углубились до третьих вод и залили яму бронзой; так появился наружный саркофаг. В гробнице оставили копии ворцов, дозорных башен и несколько сотен чиновников, а также всякую необычайную утварь и другие удивительные предметы. Ремесленникам было приказано изготовить арбалеты, дабы всякого, кто проникнет в гробницу, поразила бы стрела. Из рутит сделали подобие сотни рек, Хуанхэ, Янцзы и морей, причем с таким искусством, что глазу они представлялись текучими. Вверзу поместили образы небесных тел, внизу - земных предметов… Когда с погребением было покончено, кто-то заметил, что строители и ремесленники, трудившиеся над гробницей, осведомлены о ее содержимом, и если пойдут слухи о сокровищах, не избежать больших неприятностей. Посему, как только все необходимое разместили в гробнице, внутренние врата закрыли, а внешние опустили, так что строители и ремесленники остались взаперти и не смогли выйти. Чтобы придать кургану обличье горы, повсюду насадили деревья и кустарники…
Озеро Иссык-Куль, Центральная Азия, осень 19 года до н.э.
Красное от пыли, вздыбленной пустынным ветром, на восточном краю небосклона недобрым предзнаменованим высело солнце. Взобравшись на вершину холма, мужчина расправил доспехи и взвалил на спину массивный меч. Внизу, за усыпанным галькой берегом, раскинулась водная гладь, границы которой уходили в бесконечность. Мужчина успел попробовать воду на вкус, и соли в ней не чувствовалось. Значит, это не Океан, а полоса горизонта - не огненная кромка мира. Он всмотрелся в рассветную даль, надеясь разглядеть место, где озеро сужается, а заснеженные вершины гор мельчают под восходящим солнцем. О перевале ему рассказал торговец, но уверенности по-прежнему не было. Что, если они уже мертвы и пересекли реку Стикс? Быть может, перед ними сам Элизиум? Впервые за догое время сердце воина кольнул страх. Известно ли мертвецам о живых, вторгшихся в их владения?
- Лициний! - грянул зычный голос. - Где там твой зад?
На лицо мужчины наползла усталая улыбка. Подняв руку,он взглянул на товарищей. Те жали на дальней стороне холодного как лед потока, который ему пришлось перейти вброд на пути сюда, - вода с гор неслась через извилистое ущелье, оставшееся зи их спинами, и питала озеро. В предрассветный час торговец показал ему тайник, где была спрятана лодка. Торговец… Лициний и сейчас чуял запах его страха. Он приковал несчастного к скале за холмом. Теперь уже недолго… Пока они тащили купчишку сюда, тот в отчаянии твердил одно и то же: ему-де известно, как найти самое поразительное сокровище на свете. Там, за восточным горизонтом, затеряна гробница величайшего императора. И он покажет им путь. Впереди ждут несметные богатства. Они сами заживут как императоры - каждый. Им суждено бессмертие. Бессмертие.
Лициний не спешил принимать его слов на веру, но в остальных торговец нашел благодарных слушателей. Поддавшись соблазну, многие сложили головы на пути сюда. И все же Лицинию по-прежнему не хватало уверенности. Он коротко посмотрел на горизонт, потом на юг. Не ошибся ли он? Взгляд вернулся к прибрежной полосе. На дальней оконечности озера располагался лагерь - прямоугольник, ощетинившийся заостренныйми кольями. Под палящими лучами солнца здешняя почва стала твердой как скала. Прошлой ночью люди валились с ног от изнеможения, но у них все же отыскались силы выкопать ров и соорудить крепостной вал. Ныне им угрожал новый враг, впервые заявивший о себе, когда они напали на согдийцев и взяли в плен "языка". С этим врагом, которого они скорее слышали, чем видели воочию, вчера ночью, в непроглядном мраке ущелья, им выпало сойтись в схватке. Чтобы выстоять, потребовалась вся их солдатская сноровка. Вся мощь римских легионеров.
Поход продолжался не первую неделю. Если на пути не вставало помех, за день делали двадцать пять миль. Но начало кошмару было положено целую жизнь назад - в двух сотнях миль от Средиземноморского побережья, на поле брани при Каррах. Тогда их заковали в цепи и под ударами кнута погнали за четырнадцать сотен миль на восток - в Маргиану, парфянскую твердыню. Любому, кто сбивался с шага, на месте отрубали голову. В живых остались лишь самые стойкие. И вот теперь, тридцать пять лет спустя, они совершили побег и вновь выступили в поход. Тысячи миль пробирались они по горам и пустыням, в безжалостный зной и лютый холод, сквозь бури и вьюгу, и прошлое их блекло за пеленой снега и пыли.
Они шли по следам Александра Македонского. На краю бесплодной пустыни за Маргианой встретился последний из его алтарей - могучий постамент, отмечавший восточную границу завоеванных земель. Не страшась уже гнева богов, они перерыли землю перед алтарем в поисках сокровищ, но извлекли лишь горстку монет. Впереди грозной стеной вздымались горы, убегала вдаль караванная тропа. Двадцать лет назад несколько беглецов из Маргианы прошли этой дорогой на восток, и позже среди оставшихся узников распространились слухи, будто за горами есть великие армии, властители которых готовы платить баснословные деньги наемникам - солдатам, некогда сражавшимся за Рим.
Но то была лишь одно из причин. Как там говорил торговец? Величественная гробница, возведенная руками семисот тысяч рабов и погребенная ныне под земляным курганом. И ему, торговцу, ведомо, как в нее проникнуть. В этой гробнице покоится величайший император, какого знала земля, - владыка, затмивший самого Александра. В ней скрыты все сокровища мира - сокровища, которые они вольны присвоить себе и зажить как боги.
Их было пятьдесят, когда они пробили в стенах крепости брешь и вырвались на свободу, унося с собой все золото, какое успели взять. Половина воинов так и осталась лежать на подступах к цитадели. Караванноая тропа вилась змеей, прихотливо разветвлялась, заманивала в тупики, узкими теснинами взбиралась выше и выше, пока не выводила на снежные кручи - в запретные для смертных места, куда не залетали даже орлы, где пламя костра обращалось в бледный призрак, где всегда не хватало воздуха, а осознание собственной бренности подступало все ближе. Тогда они спускались и шли дальше. Им нужен был проводник. Им нужна была пища: обезумевшие от голода, они уподобились диким собакам, которые в этих краях кругами ходили за путниками, нападая на отставших и умирающих. И злодейка-судьба простирала темное крыло то над одним воином, то над другим. Прежде у них происходили стычки с такими же, как они, разбойничьими шайками, промышлявшими грабежом караванов; теперь им угрожала куда более устрашающая сила. С тех пор как пленный купец обязался найти верную дорогу и вызволить их из этого кошмара, новый враг неотступно шел по пятам, лишая покоя и сна.
Фабий отделился от отряда и стал взбираться по косогору к Лицинию. Остальные побрели по воде к лодке, захватив мешки с награбленным добром. Во главе выступал Марк, корабельщик из Аквилеи, - ему доверили вести суденыко. Лициний пощупал предмет, лежавший в его собственном мешке. Этот мешок он отнял у торговца. Точно такой же достался Фабию. Торговец умолял их не заглядывать внутрь и держать мешки порознь. Они выполнили его просьбу, ибо нуждались в нем. Лицини и теперь не знал, что лежало внутри. Но обзательно узнает - как только разделается с проводником и отыщет место для ночлега. Остальное добро принадлежало согдийцам. Торговцы вели на запад вереницу верблюдов, нагруженных мешками с драгоценными камнями, тканями и переливчатой материей, которую называли серикон. Легионеры перебили всех, кроме одного. Они убивали каждого, кто попадался им на пути. Таково было их ремесло. Потом они сгребли трупы, ткани и все прочее в кучу, разожгли погребальный костер и устроили пир. Измученные голодом, легионеры вгрызались в кости, как прожорливые псы.
Упившись вином из согдийских мехов, они смастерили из верблюжьих удил примитивное тавро, и каждый выжег себе клеймо. В ноздрях Лициния до сих пор стоял запах паленого мяса. Он стиснул предплечье и стал смотреть, как из раны сочится, на глазах сворачиваясь, кровь. Добрый будет шрам. Пусть он перечеркнет все прежние - следы кнута и побоев, старые боевые отметины… Рука нестерпимо болела, но Лициный приветствовал телесную муку. Боль помогает сосредоточиться. Этому их когда-то учили. Лишь благодаря этому умению им удалось живыми пройти через тридцать пять лет рабства - днем изнемогая под ударами кнута, ночью томясь в цепях, месяц за месяцем возводя стены парфянской цитадели. Большинство погибли. Выжили самые стойкие. Лициний сжал пальцы в тугой кулак и удовлетворенно крякнул. Тавро оставило на коже цифры, которые навсегда отпечаталисьв их душах: "XV". Легион Пятнадцатый "Аполлинарис". Пропавший легион. Легион призраков. Их легион.
Их души словно стали пленниками в собственных телах, не выходя из оцепенения вот уже тридцать четыре года. С поля битвы при Каррах живыми ушло десять тысяч. Сейчас их осталось всего девятеро - на одного меньше, чем вчера. "Frater, - прошептал Лициний, вспомнив про Аппия. - Ave atque vale. Здравствуй и прощай - до нашей встречи в Элизиуме". Жуткое место, в котором им выпало провести предыдущую ночь, изобиловало ущельями с осыпающимися стенами и тупиками, где стонали и завывали незримые духи. В почерневшем небе трещали молнии, будто сам Юпитер разрывал ткань горнего свода. Ветер пронзительно кричал у них над головами, огнедышащим драконом проносился через каньоны, отравляя ядовитым дыханием каждую расселину. Как их когда-то выучили, легионеры сдвинули щиты - квадратные щиты, которые изготовили своими руками, - и под "черепахой", testudo, укрылись от дождя и стрел противника. Аппий, уже близкий к помешательству, кричал врагам, чтобы они прекратилипрятаться и сражались как мужчины; наконец он покинул строй, и в тот же миг его сразила стрела.
Лициний затащил друга обратно в укрытие и не выпускал его из стальных объятий, даже когда тот, после череды мучительных конвульсий, булькая горлом, испустил дух. У настоящей смерти в бою не было ничего общего с теми образами, что Лициний некогда высекал из камня для своих римских заказчиков. Теперь безумие настигло и его: весь перемазанный кровью, рыча от горя и ярости, он сбил лучника с седла, свернул ему шею и вырвал глаза. "Это никакие не демоны! - крикнул Лициний. Это люди - а людей можно победить". Он сдернул с всадника влажный еще меч с латной рукавицей в форме тигриной головы, снял и закинул за спину чешуйчатую броню, подхватил за длинные косицы голову, отделенную от трупа. Но другие легионеры уже ушли, забрав с собой тело Аппия, а живого товарища оставили выкручиваться в одиночку. Лициний оступился, выронил голову, и та исчезла в утробе водопада.
Несколько часов спустя, возле озера, он нагнал поредевший отряд и плетущегося следом торговца. На пути им повстречались глыбы, иссеченные загадочными письменами. Там легионеры и оставили Аппия - вместе с его оружием, кинжалообразным топориком. На веки покойному положили монетки - одну они нашли под алтарем Александра Великого, другую, со странным квадратным отверстием, отобрали у согдийцев. Дым от погребального костра выдал бы их, но Лициний, бывший скульптор, достал импровизированный резер и высек на валуне несколько слов. К надписи добавились священные цифры их легиона: когда за душой усопшего явится Харон, они укажут, куда вести Аппия, чтобы он не разминулся с другими тенями - неутомимым легионом призраков, следующих за живыми по пятам.
Взобравшись на холм, Фабий опустился на землю и устремил взор на восток. Лициний присел рядом, сдвинув меч, чтобы не мешался; морда металлического тигра поблескивала над его плечом. Высокий рост, голубые глаза и рыжина, все еще заметная в коротко стриженных седоватых волосах, выдавали в нем уроженца Альп. Некоторое время оба молчали. Они были побратимами, последними из контурбения - восьми из множества легионеров, вставших под знамена Юлия Цезаря, когда тот замыслил поход в Галлию. В лучшие дни легиона они делили пищу и кров, сражаясь плечом к плечу. Аппий был одним из них. Лициний бросил взгляд на склон, где тот нашел последнее пристанище, затем сунул руку в мешочек на поясе и протянул Фабию небольшой камешек - гладкий, совсем легкий, с дырочкой в центре. Фабий поднес его к глазам.
- Цвет как у мела. Смотри-ка, внутри что-то есть. Комар!