— Ну… — искренне удивился почтенный депутат, — ну, допустим, страждущий. Валяй, утешай…
— И утешу! Так утешу — мало не покажется. А потом догоню и утешу еще раз, напоследок!
Значит, слушай сюда. То, что графиня тебя кинула — это не просто так, а проявление глубокой исторической закономерности. Понимаешь? Нет-нет-нет, даже не думай перебивать, — вскинулся он, заметив, что господин Дрон готовится что-то сказать.
— Я поначалу-то чего помалкивал, глядя, как ты на эту малолетку западаешь? Решил, что ты менять историю с этого конца надумал. По женской, так сказать, части. Ну, раз уж нам ход исторических событий менять положено, глядишь, и с этого бы краю чего поменяли… Ан, нет! История — старуха железная. Так просто ее на кривой козе не объедешь!
— Доцент, ты сам-то здоров? — Господин Дрон поднял так и норовившие закрыться глаза, уперся взглядом в историка-медиевиста. — Кому из вообще нас по репе настучали? Ты чо несешь, какая история, при чем тут история?!
— Нет, ну так нельзя! — возмутился господин Гольдберг. — Акула, понимаешь, капитализма! Ты, вообще, чем слушал, когда я тебе про это дело докладывал? Ну, перед тем, как ты в Лимож ломанулся с графиней сердечные дела улаживать. Вот, явно не тем местом. Ты хоть что-то запомнил из того, что я тебе тогда говорил?
— Да что там запоминать-то было?! Кроме бесконечных подъе… — господин Дрон осторожно оглянулся по сторонам. Вроде никого кругом. Но все же лучше как-то поаккуратнее. — … кроме бесконечных, подколок, мать твою!
— Понятно, — тяжело вздохнул Доцент. — Синдром Дауна в тяжелой форме. Короче, докладываю тогда еще раз:
Маго де Куртене. В нашей истории в 1199 году вступает в брак с бароном Эрве де Донзи, передав ему в управление графство Невер. Дети: Гильом де Донзи, Агнес де Донзи. В здешнем варианте истории, похоже, все будет точно так же. Вот так-то, Ромеа, понимаешь, влюбленная! Не так просто оказывается историю менять…
Господин Дрон честно попытался задуматься над упругостью исторического процесса, но тут же и бросил это дело. И даже не потому, что голова, многократно ушибленная в схватке с бароном, не желала работать. Просто как-то вдруг стало наплевать. И на семейство де Куртене, и на барона де Донзи, и вообще на все эти средневековые страсти-мордасти.
На-пле-вать!
Но почему вдруг? Проделки высших сил из Шатору? Неужели это так вот действует внутренняя гормональная химия в организме? Какие-то тысячные доли миллиграмма сложных веществ попадают в кровь, и человек воспламеняется любовью. А вещества исчезают, и все проходит — так что ли? Тысячные доли миллиграмма других веществ — и человек бесстрашно бросается в бой! А впрысни ему другую, противоположную химию, и он трусливо свернется в комочек или, наоборот, в ужасе бросится прочь?
Это что же выходит, — тягуче крутилось в мозгах господина Дрона, — мы все — такие вот биохимические автоматы? Какую химию нам кольнут, так себя и поведем? Бери нас, кто хочешь, и делай с нами, что вздумается… Как-то некрасиво получается. Вроде пластиковых пупсов на внешнем управлении. Нет, некрасиво…
Параллельно с этим в голове у почти отключившегося от разговора господина Дрона крутилась еще одна, другая мысль. Вот только о чем она — было совершенно непонятно. Ну, не получалось у нее выбраться на поверхность сознания. Туда, где происходит понимание. В то же время, господин Дрон чувствовал, что мысль эта важная и может пролить немалый свет на загадку его внезапного охлаждения к графине Маго. Ведь может так статься, что и не в одной химии тут дело.
Если разобраться, оно, это охлаждение случилось, по сути, даже не тогда, когда он встретил ее с бароном во дворе аббатства. Нет, к этому моменту все уже пеплом затянулось. А когда?
Во время королевского суда?
Нет, опять мимо. В тот момент — это помнилось совершенно точно — он еще рвался в бой и огнем дышал, как Змей Горыныч.
Так, когда же?
Господину Дрону вдруг вспомнился ее полный гнева и презрения взгляд по окончанию поединка с де Донзи. Когда он вывел барона за пределы круга и взглянул в сторону графини. И увидел ее и этот ее взгляд. Да, черт возьми, да! Вот оно, этот самый момент! Именно тогда все чувства, вся страсть к юной средневековой фемине — все вдруг разом погасло, как будто рубильник внезапно перекинули на положение "выкл".
И что, это — химия? Не-ет, тут дело явно в каких-то других, более тонких настройках.
И, кстати, да — именно тогда впервые шевельнулась где-то в глубине сознания та самая мысль, которая сейчас всеми силами карабкается на поверхность. Или не мысль? Может воспоминание? Черт, что-то ведь важное, а никак не ухватишь!
— То есть ты дальше бодаться с бароном за руку, сердце и прочие прелести графини не планируешь? — прервал его внутреннее самокопание господин Гольдберг.