— Византийские солиды, — тут же прокомментировал увиденное господин Гольдберг, едва лишь горсть монет была извлечена для ознакомления. — Чеканка не ранее десятого века, судя по реверсу.
— Занятно, — нехорошо щурясь, протянул господин Дрон, занятно, мля… Ладно, не знаю, во что мы тут вляпались, но это, похоже, надолго. Давай, что ли краба, знакомиться будем!
— Евгений Викторович Гольдберг, — согласно откликнулся господин историк, протягивая миниатюрную ладонь, — истфак, доцент. Историк-медиевист.
— Ага. Сергей Сергеевич Дрон. — Ни профессию, ни род занятий почтенный депутат добавлять не стал, не без основания полагая, что в городе его и так всякая собака знает.
— Значит историк, говоришь? — господин Дрон злобно оскалился, — это хорошо, что историк. Тут у нас, по всему видать, целая история намечается. Так что, историк — это в самый раз. Ладно, коли уж сюда мой доспех прислали, да железки наточили, стало быть, клювом щелкать не стоит. Так что я, пожалуй, переоденусь. А ты факел возьми, да осмотрись тут пока. Выход ищи.
Пока почтенный историк выбирал себе что-нибудь из кучи брошенных здесь же факелов, пока запаливал найденный факел от тех, что горели на стене, господин Дрон уже начал экипироваться. Не отказывая себе в удовольствии тут же и комментировать процесс.
— Во, полностью моей конструкции аппарат! На вид как бы и реплика. Только ни миланский, ни готику самостоятельно на себя не наденешь, а мой — запросто! Титановый сплав, почти в два раза легче стали, а удар держит — хоть ломом в него бей! По всем щелям и сочленениям кевларовая прокладка идет, а расположение вентиляционных решеток мне по спецзаказу на компьютере просчитывали…
Господина депутата, явно оседлавшего любимого конька, что называется, несло. Я же, государи мои, чувствую здесь настоятельную необходимость сделать по этому поводу некоторые пояснения.
Как известно, человек слаб. И даже лучшие из нас, забравшись на самые вершины человеческого муравейника, не отказывают себе в удовольствии удовлетворять время от времени свои маленькие человеческие слабости. Кто-то коллекционирует океанские яхты. Кто-то предпочитает реактивные самолеты. Кто-то разводит элитных лошадей. Кто-то увешивает бриллиантами топ-моделей, ничуть не смущаясь их костистыми прелестями…
Господин Дрон содержал клуб. Видимо, не доиграв когда-то в рыцаря Айвенго, а также в Робин Гуда, д’Артаньяна и Зорро, не намахавшись вволю деревянными мечами и шпагами, он последний десяток лет неистово и с размахом наверстывал упущенное. Клуб исторического фехтования "Львиное Сердце" служил предметом лютой зависти бойцов и реконструкторов всей России.
Сюда попадали только самые лучшие, да и то — после свирепейших физических тестов и нескольких выигранных турниров. А дальше… Фактически безграничное финансирование позволяло "сердечникам" иметь самое лучшее оружие, снаряжение, тренировочное оборудование, какое только можно было вообразить. Регулярные семинары под руководством лучших европейских специалистов в области исторического фехтования заставляли остальных, обделенных этим счастьем, только скрежетать зубами от классовой ненависти и пускать слюни классовой же зависти. А уж сама постановка тренировочного процесса — с поквартально расписанными общими и индивидуальными планами тренировок под присмотром пары профессиональных спортивных докторов — едва ли уступала чем-нибудь фехтовальной подготовке в олимпийской сборной.
Так что, учитывая астрономические размеры расходуемых средств, никто не удивлялся тому, сколь основательно и сам господин меценат отхлебывал от собственных же щедрот. Пять трехчасовых тренировки в неделю — без пропусков и выходных — в течение последнего десятилетия, это вам не баран чихнул! Если добавить ко всему великолепные природные данные, которыми одарили господина олигарха природа и папа с мамой, то, несмотря даже на оставленный позади пятидесятилетний юбилей, он по-праву считался одним из самых грозных бойцов своего клуба…
Впрочем, государи мои, не будем отвлекаться слишком уж надолго. Ибо господин Дрон уже закончил вздевать на себя бронь. Да и господин Гольдберг, наскоро осмотрев подземный зал, поспешил к своему невольному спутнику, дабы поделиться увиденным.
— Ну как, есть тут выход?
— Да с выходом-то не проблема. — Дребезжащий поначалу тенорок господина доцента, как по мановению волшебной палочки преобразился в звучный тенор опытного лектора. — Зал высечен в форме типичной ранне-романской капеллы. Врата, понятное дело, в камне только контуром намечены. А вот в Горнем Месте — сразу за алтарем — реальный выход, как и положено в культовых сооружениях этого типа. Так что, туда и пойдем. Я другое показать хочу.
Историк махнул рукой железной статуе господина олигарха, приглашая следовать за собой. Несколько шагов, и они остановились у примыкающего к алтарю сооружения, весьма напоминающего массивный каменный саркофаг. Историк приблизил факел к торцевой стенке, и в образовавшемся световом пятне обнаружились греческие буквы.
— И что?
— Си Кириэ, — прочитал надпись господин Гольдберг, — "Тебе, Господи!" А вот и дата. Тау Лямбда. Триста тридцатый год от Рождества Христова.
— Что за таулямбда такая?
— Ну, греки числа буквами алфавита записывали. Тау — триста, лямбда — тридцать. Все вместе — триста тридцать.
— Это чего, мы сейчас в Греции, что ли?
— Хм, насчет Греции не знаю, — историк задумчиво почесал нос, — а вот лет сорок назад ходили в желтой научпоповской прессе и среди всяких альтернативщиков слухи про нормандский замок Жизор. Дескать, выстроен он над подземной капеллой. Вырубленной когда-то императором Константином на месте друидского капища. Бред, конечно, когда это друиды свои капища в подземельях устраивали! Но вот дата постройки капеллы тогда называлась. Как раз триста тридцатый год…