Эд не замечал несущегося времени. Обостренное чутье охотника подсказывало, что зверь устает, что еще два-три круга — и, прижатый к реке, он остановится, покорно склонив великолепные рога. Но и борзые — Герда и Майда — выдохлись, напрягаются, чтобы не отстать.
— О-оп! — крикнул он собакам.
На ходу соскочил с коня, выученные псы вспрыгнули на хозяйское колено, затем в седло. Вскочил и Эд, гон продолжался. Позади Генрих Суассонский застонал от восхищения — вот это охотник!
Наконец сквозь ивы мелькнула водяная рябь — излучина реки. Олень остановился, беспокойно шевеля ноздрями. Эд выбросил собак из седла — нате, хватайте, вот он!
Олень, однако, не признал себя побежденным. Подобравшись, словно пружина, он выбросил копыта — и хриплый крик горести вырвался у Эда. Его Герда покатилась с раздробленным черепом, а Майда поползла в траву, волоча перебитый зад. Олень и всадник стояли друг перед другом, настороженно дыша, и было слышно, как падают осенние листья.
Рикарда нервно закричала сзади:
— Бей же его, бей! Чего стоишь!
Эд, как бы нехотя, метнул дротик. Олень исчез.
Пробившись сквозь заросли, Эд выехал на берег. Зеленая, вся в кувшинках река струилась под нависшими ивами, а олень мчался уже по другой стороне. Тут была плотина, вода шумела в мельничном колесе. Эд отшвырнул поводья, выпрыгнул из седла наземь, как упал. Обхватил корневища могучего дуба, кольчуга на его спине вздымалась от рыданий.
Всадники выезжали из леса, сочувственно качали головами. Выехал и император, всплеснул руками над изувеченной собакой. Рикарда сделала знак евнухам, те спешились, склонились над лежащим Эдом, пытаясь поднести ему нюхательную соль.
— Что здесь за плотина? — вскричал герцог Суассонский, гневно раздувая усы. — Почему мельница? Кто здесь сюзерен?
— Да, да, — подтвердил император, — кто здесь сюзерен?
Из толпы духовных выехал на пегой кобыленке потертый попик:
— Ваша милость, лесная деревня здесь, без сеньора, свободные владельцы… Лес выжигают, распахивают.
— А ты кто таков?
— Я здешний аббат, церквушка у меня во имя святого Вааста. Милости просим, если отдохнуть, закусить… Но мельница не моя, клянусь бочкой мозельского… то есть, тьфу, мощами святого заступника клянусь! — завопил он, выставляя ладони, потому что Генрих Суассонский угрожающе занес хлыст.
— Слезь с лошади, раб!
Аббат проворно покинул седло и распластался, елозя лбом перед конем императора.
— Всемилостивейший, великолепнейший, вечный! — выкрикивал он все титулы, которые пришли на ум. — Я ни при чем, всему виной безбожный мельник, злой колдун…
— Колдун? — Император округлил глаза, натягивая поводья.
— Колдун, колдун! — Аббат квакал, захлебываясь от усердия, и указывал на тот берег. — Это все он! Милостивцы! Вы бы разорили это бесовское гнездо! Сколько убытку от него святой церкви!
Услышав о колдуне, воители примолкли. Некоторые только сейчас узнали о том, что может быть такая мельница, которую крутит сила воды. Генрих Суассонский, поглядывая на шумящее колесо, трогал ладанку с мощами, висевшую на его груди.