— Маршировать, сражаться, ругаться.
— Убивать?
— Убивать — да, они убийцы. Разве они так не выглядят?
— Мне нравится, как они выглядят, — сказала Клавдия.
Брут изучал ее холодно, а потом тихо сказал, — На самом деле я думаю о том, что умеете делать вы, моя дорогая.
— Что еще?
— Что еще вы хотите? — спросил Брут. — Вы хотите услышать их? Шагом марш! — крикнул он, и глубокие голоса солдат скандировали в ногу:
Вирши звучали невнятно и грубо в этих глотках, а слова было трудно понять. — Что это значит? — Елена хотела бы знать.
— Ничего на самом деле. Это просто походный марш. Их сотни, и они ничего не значат. Небо, земля, дороги, камень — ничего на самом деле, но с ними маршируют лучше. Этот родился во время Рабской Войны. Некоторые из них не для женских ушей.
— Некоторые из них для моих ушей, — сказала Клавдия.
— Я прошепчу его для вас, — он улыбнулся, и наклонился к ней на ходу. Потом он выпрямился, и Клавдия повернула голову, чтобы посмотреть на него. Снова распятия вдоль дороги, свисающие тела, нанизанные, как бисер вдоль пути. Брут махнул в их сторону. — Вы хотите, чтобы вот это было благородно? Это их работа. Мой манипул распял восемьсот из них. Они малоприятные; они жестокие и твердые и убийственные.
— И это делает их лучшими солдатами? — спросила Елена.
— Это предполагается.
Клавдия попросила, — Пусть один из них подойдет сюда.
— Зачем?
— Потому что я хочу.
— Хорошо, — он пожал плечами и крикнул, — Секст! Выйти и присутствовать!
Солдат вышел из рядов, сделал два шага вперед и встал между носилок, отдал честь, и выступил на шаг впереди офицера. Клавдия села, скрестила руки, и пристально его изучала. Он был среднего размера, c темной кожей, мускулистый мужчина. Его голые предплечья, шея, горло и лицо было загорелым почти до цвета красного дерева. Черты острые, выступающие, обветренное лицо, влажное от пота. На нем был металлический шлем, большой, квадратный щит висел на спине поверх ранца. В одной руке он нес пилум, толстое, шестифутовое копье из лиственницы, двух дюймов в диаметре с надетым на одном конце опасным, тяжелым, восемнадцатидюймовым треугольным железным острием. Одет лишь в короткую рубаху, на поясе тяжелый испанский меч, к кожаной безрукавке были приклепаны три железные пластины на груди, три полукруглых на каждом плече. Три дополнительные железные пластины опускались из-за пояса на бедра, гремя при ходьбе. Он носил кожаные штаны и высокие кожаные башмаки, и под этой огромной массой металла и дерева, он шагал легко и, видимо, без усилий. Весь металл на нем был смазан, так же, как и его смазанная броня; вонь масла, пота и кожи смешивались и стали профессиональным запахом силы, военной машины.
Со своего места, Гай мог видеть лицо Клавдии в профиль, губы приоткрыты, язык облизывает их, глаза пожирают солдата.
— Я хочу, чтобы он шел рядом с носилками, — прошептала Клавдия Бруту.
Он пожал плечами и бросил приказ солдату, чьи губы только чуть дернулись в тусклой улыбке, когда он сделал шаг назад и пошел рядом с Клавдией. Только один раз его глаза взглянули на нее, а потом он смотрел прямо перед собой. Она протянула руку и коснулась его бедра, едва коснулась его, там где мышцы собирались гармошкой под кожей, а затем сказала Бруту:
— Скажи ему, чтобы ушел. Он воняет. Он отвратителен.