Дядя Бернард уставился на салфеточку.
— Это что такое? — осведомился он.
— Спросите у Дэвида! — ответила миссис Терск, бросив на того еще один коварный взгляд.
Дядя Бернард, весь такой разбитый и озадаченный, посмотрел на Дэвида.
— Это жвачка… — обреченно признался Дэвид. И как она оказалась на салфеточке с его туалетного столика, он понять решительно не мог. Наверно, он положил ее туда на минутку, пока разыскивал одежду. Но теперь для него все было кончено.
— Жвачка? У меня в доме?! — воскликнул дядя Бернард.
— Какая вопиющая мерзость! — воскликнула тетя Дот.
Астрид с кузеном Рональдом тоже присоединились к травле. Миссис Терск, как воплощенное Торжество Добродетели, шваркнула на стол перед Дэвидом тарелку с застывшим и холодным шоколадным пудингом. Дэвид ухитрился отъесть немножко — пудинг был такой же жирный и коричневый, как и весь ужин. Скандал не утихал. Все четверо родственников наперебой рассказывали Дэвиду, какой он гадкий, а миссис Терск поглядывала на него свысока. Дэвид с мстительной горечью решил, что непременно скажет миссис Терск, как скверно она готовит, даже если это будет последнее, что он сделает в своей жизни.
Кончилось тем, что Дэвида отправили в кровать. К этому времени он был только рад уйти.
Следующий день выдался жарким и солнечным. Встав с постели, Дэвид решил, что после завтрака пойдет на стадион в трех милях отсюда. Там наверняка найдутся ребята, которые играют в крикет, и, если немного пошататься вокруг площадки, подавая улетевшие мячи, его, скорее всего, примут в игру. Он уже наполовину оделся, когда явилась миссис Терск. Она принесла охапку одежды.
— Тетя Дот велела для тебя разыскать, — сообщила она. — Твой кузен Рональд теперь сделался слишком дороден, и эти вещи ему малы. Брюки будут тебе почти как раз, только в поясе великоваты. Но ты ведь можешь носить их с ремнем.
Дэвид с ужасом уставился на тряпки, которые миссис Терск свалила на кровать.
— Да, наверно… — пробормотал он, про себя решив, что скорее умрет, чем наденет обноски кузена Рональда.
— И не вздумай говорить, что не станешь это носить! — добавила миссис Терск. — А то знаю я тебя. Можешь ты в кои-то веки сделать то, о чем тетя просит, а?
— Хорошо, хорошо, — кивнул Дэвид.
— Вот то-то же! А не то все дяде расскажу! «Хорошо, хорошо…» — проворчала миссис Терск и повернулась, чтобы уйти.
Дэвид уже понял, что обречен носить эти тряпки, и с горя разозлился.
— А готовите вы — плохо! — сказал он в спину миссис Терск.
— Что-о? — осведомилась она, стремительно развернувшись.
— Плохо вы готовите! Просто ужасно! Никогда еще не пробовал такой ужасной еды, — заявил Дэвид.
Квадратное лицо миссис Терск сделалось сизым. Она не сказала ни слова и, уходя, громко хлопнула дверью. Дэвид расхохотался.
Смеяться он перестал, когда увидел себя в одежде кузена Рональда, — хотя опасался, что другие люди просто помрут со смеху, когда это увидят. Брюки были ему чересчур велики, сколько ни подпоясывай их ремнем, а мешковатый бежевый свитер топырился над ними балетной пачкой. Кузен Рональд почти всю жизнь был «дороден», как это называла миссис Терск. Дэвид посмотрел на себя в зеркало — и побагровел. Единственное утешение — это что широкие штаны были ему ничуть не длинны: приятно было думать, что он вдруг сделался ростом с кузена Рональда, а с возрастом станет куда выше. Но все остальное выглядело так чудовищно, что Дэвид понял: о стадионе придется забыть. Нельзя показываться на люди в таком виде.