— Ее светлость просит не отказать в удовольствии побеседовать с вами, ваша честь, — слуга отвесил поклон и застыл в ожидании ответа.
Дон Мигель повернулся к Архибальдо, поморщился и пробурчал:
— Вы, обещали, что здесь можно делать все, что душа пожелает?
Архибальдо развел руками:
— А вам этого не позволяют? Но тут маркизу понять можно: у человека, который путешествует во времени, другая планида.
— А что, если я… э-э… прикажу слуге сказать, что он меня не нашел?
— Это было бы немилосердно. Каталина придет в ярость, что с ней случается регулярно, и бедняге придется провести ночь в кандалах.
— Вы хотите сказать, что равенство, по мнению высокочтимой маркизы, касается только эмансипации женщин и мавров, но не дальше?
— Совершенно верно.
— Этого-то я и боялся, — пробормотал дон Мигель. — Ну, ладно. Придется подчиниться ее желаниям. — Он одним глотком допил вино и уже на ходу добавил: — Для меня встреча с вами, дон Архибальдо, большая честь. Надеюсь, еще увидимся.
— Ну, что вы. Это для меня — большая честь.
Глава вторая
Маркиза сидела в круглой беседке, увитой плющом. Пол и колонны были из белого мрамора, а окна и потолок забраны ажурными серебряными решетками. Рядом с маркизой сидели два господина. Одного из них дон Мигель узнал, это был падре Пибоди, секретарь архиепископа Хорке. За глаза его называли Капелланом ее светлости, а чем конкретно он занимался во владениях маркизы, оставалось только гадать. Второй мужчина был незнаком.
— А, дон Мигель! — вскричала маркиза и одарила взглядом, который, вероятно, косил ее женихов лет двадцать-тридцать назад. — Я от души надеюсь, что не слишком вас обеспокоила. Нас тут весьма занимает одна проблема, и мы были бы рады узнать ваше просвещенное мнение. Позвольте дону Марко изложить суть дела.
Она указала на незнакомца — щеголя в темно-зеленом камзоле и желтых панталонах; рукоять его шпаги была усеяна драгоценными камнями, оружие явно служило для показа и не употреблялось по прямому назначению. Блеющим голосом тот представился:
— Марко Вилланова, ваша честь.
— Мигель Наварро, — отрывисто бросил сотрудник СВ. — В чем проблема?
— Мы только что спорили о частной жизни видных исторических деятелей, дон Мигель. Я утверждаю — и разум повелевает нам быть в этом убежденным! — что величие человека должно также очевидно проявляться в его частной жизни, как и в общественной.
— Особенно много мы говорили о Юлии Цезаре, — добавил падре Пибоди и вытер ладони о бока длинной черной сутаны. — А величие этого человека, смею утверждать, несомненно.
Он говорил с местным акцентом и при каждом втором слове смиренно склонялся, словно подтверждая невысокий свой статус.
— Ну, что касается Цезаря, то я с ним знаком не понаслышке, — чуть грубее, чем собирался, отвечал дон Мигель. Он злился, что за ним прислали раба по такому ничтожному поводу. — Мы встречались, и я считаю его напудренным жеманником. В юности он скомпрометировал себя позорными отношениями с мужчинами, а когда достиг зрелого возраста, его беспорядочные половые связи были главной темой римских сплетен. Если это величие в частной жизни, то это, конечно, ваше личное дело — так считать.
Дон Марко покраснел, бросил взгляд на маркизу и отступил на полшага.
— Мне кажется неприличным рассуждать о таких вещах в присутствии дамы! — воскликнул он.
— Будьте любезны, не считайте меня виноватым, а претензии адресуйте самому Цезарю, — холодно отвечал дон Мигель. — Ее светлость спросила меня как специалиста, я ответил. История непредвзята, дон Марко, она не знает снисхождения к дилетантам, которые стараются не замечать того, что им не нравится. Она полна фактов, которые неприятны, но от них нельзя отмахнуться.