— Я сегодня не выспался. Боюсь завтра проспать. Ты стукни мне в окно часиков в восемь.
— Есть стукнуть в окно!
— Мы знаешь что завтра сделаем? Пойдем к секретарю райкома комсомола.
Я опешил:
— Постой! А зачем нам итти в райком?
Оська пожал плечами:
— Странно ты рассуждаешь. Николай! Нужно действовать по всем правилам. Мы пойдем и скажем: «Так и так: учащиеся школы-семилетки проявили инициативу и сами ремонтируют школу. Просим помочь нам достать стройматериалы и инструменты».
— Шуганет нас секретарь из своего кабинета — и всё.
— Чепуха! Мы не проходимцы какие-нибудь, а общественная организация.
— Ладно, пойдем! Попытка — не пытка, а спрос — не беда…
Я поздно вернулся домой. Двери и окна уже были закрыты. Пришлось стучать. Мама, держа керосиновую лампу, открыла мне дверь:
— Где ты пропадал? Час ночи уже!
— Пропадал по очень важному делу, мамочка! — ответил я торжественно. — Мы знаешь какое дело задумали!..
— Ложись спать, — сказала мама. — Вот напишу отцу на фронт, что бегаешь по ночам!
Утром, как только мама ушла на работу, я надел свой самый лучший костюм и отправился будить Оську.
Подойдя к одноэтажному кирпичному домику, я вспомнил, что Оська до эвакуации спал в угловой комнате, и постучал в крайнее окно. Председатель КВШ не появлялся. Я постучал громче. Опять никакого ответа. Став ногами на выступ в стене и заглянув в окно, я увидел в конце комнаты кровать, а на ней — Оську, закрывшегося с головой одеялом. Громко звать его мне не хотелось: было еще довольно рано, и в доме, как видно, все спали. Поэтому я отворил незапертое окно, перелез через подоконник и подошел к кровати:
— Ося! Ось! Вставай!
Председатель не двинулся. Я нагнулся и потряс его за плечо:
— Оська, слышишь? Довольно спать. Подымайся!
Я затряс было его снова, но тут же отдернул руку. Только теперь я заметил, что «Оська», спавший под одеялом, раза в полтора длиннее нашего председателя. Мне стало не по себе… Я оглянулся, заметил на стуле рядом с кроватью пепельницу и пачку папирос и окончательно убедился, что передо мной не Оська. Еле двигая ослабевшими ногами, я осторожно шагнул к двери, остановился, шагнул еще раз… Поздно! Одеяло зашевелилось, откинулось, и худощавый пожилой человек сел на кровати.
— М-да! Что? — сказал он спросонок, глядя куда-то в угол. Потом медленно всем туловищем повернулся и уставился на меня.
У него были серые усы, густые растрепанные брови и почти лысая голова. Он смотрел на меня так долго, что я наконец собрался с духом и залопотал: