Когда шофер колесит по стране с такой скоростью, ему страшна только дремота. Тянет сигарету за сигаретой да почаще высовывается в окошко кабины, чтобы лицо обдуло ветром. Я же не курил. Этим обязан был бывшей моей жене, противнице спиртного и табака.
Я сам себе боялся показаться слишком добродетельным, поэтому старался не думать о бывшей своей жене и о прошлом. А оно непрестанно меня преследовало. В сущности, грехов у меня было достаточно, и, может быть, жена моя имела все основания отречься от меня, когда ей сказали, что я враг народа. Естественно, она предпочла народ мне, и это было разумно. Ее я не винил.
И все-таки что-то горькое было в этой формулировке решения суда — «в связи с целесообразностью»! Они не были уверены, что я виновен. Просто, если сказать начистоту, для Виолеты это был удобный случай развестись с человеком, которого она уже давно не переносила: «Детей от него нет, чувств к нему нет, обязанностей перед ним нет!» Незачем было выдумывать юридические формулировки, вводя в заблуждение общественность и моих товарищей… «Да пошла ты ко всем чертям со своим аккордеоном, — сказал я ей тогда. — Может, лучше меня найдешь!» И она нашла… Уже через год… Это был закупщик-хорист, певший в местном хоре. Кого только нет на этом свете — закупщик-хорист! Сначала во мне ошиблась, а потом в нем… Слышал я, что она снова мной интересовалась, спрашивала, не переквалифицировался ли я. Во всяком случае ни хористом, ни закупщиком не стану!
Два дня назад я неожиданно получил на автобазе коробку шоколадных конфет по случаю своего дня рождения. Моих коллег это разочаровало. Они ожидали, что это будет по крайней мере бутылка мастики, но только не конфеты.
Целый день ходил я грустный и немного испуганный этими шоколадными конфетами. Чувствовал, кто-то меня выслеживает. Я уже устал. Мне исполнилось тридцать восемь. Не до встреч мне и не до вздохов при луне. Да и за эти десять лет повидал я немало. В женщинах тоже у меня недостатка не было, даже тогда, когда я ходил с клеймом врага народа. Так что очень не хотелось мне, чтобы эти конфеты оказались каким-нибудь капканом. Как правило, в такие ловушки я попадаю легко, словно глупый волк, который вызывает у людей больше ненависти, нежели сострадания…
«Зил» спустился вниз по ущелью, пересек какую-то речушку и снова заурчал на крутом подъеме. Железные прутья проката позвякивали сзади в кузове, напоминая мне об осторожности. Я знал, что через час на равнине наверстаю упущенное.
Если судить по солнцу, ярко освещающему холмы, день будет теплым, хотя в бюллетене метеорологической службы и сообщалось, что ожидается переменная облачность с небольшими осадками. Непонятно, почему эта наука находится в вечном противоречии с природой. Мы на автобазе всегда злимся, когда метеорологи ошибаются.
Я чувствовал какую-то скрытую тоску. Будто я что-то забыл, что-то потерял. А может быть, мне осточертело одиночество?.. Эта женщина пыталась использовать мое психологическое состояние. Она наблюдала за мной издали. Должно быть, что-то замышляла в отношении меня, раз прислала эти шоколадные конфеты. На нечто подобное поймала меня в свое время та певица, аккордеонистка, чтец-декламатор. И до сих пор, вспоминая то время, я не могу понять, откуда взялось столько хитрости у восемнадцатилетней девчонки? И откуда столько тупости и наивности у двадцатипятилетнего парня? Тогда я так и не понял, как это все произошло…
Как бы там ни было, случилось все это, когда я вернулся из молодежной строительной бригады. Пробыв с ней около двух лет, я охрип от энтузиазма: «Мы создаем город, город создает нас!» И это было совершенно справедливо, если не принимать во внимание тот неописуемый восторг, который порой мешал нам критически оценивать свои подлинные умственные способности. Кто только не приезжал в поисках своего счастья на эту народную стройку! Только мы, энтузиасты, не искали своего счастья, оно само нас искало, порой весьма упорно и настойчиво. Нет, Виолета не была виновата. Она в меня влюбилась после того, как прочла в газете, что я за один день перевез триста с лишним тачек щебенки, когда мы строили шоссе Марино — Раковский. Чего только не пишут газеты! А все обстояло совсем иначе. Я влюбился в одну девушку и ради нее перевез эти триста тачек, чтобы показать ей, что люблю ее больше, чем она думает, и чтобы мне аплодировали у лагерного костра, когда мы все соберемся вечером… Виолета не работала в нашей бригаде, но, как только прочла газету, с группой своих пионеров пришла посмотреть на меня. Они поднесли мне адрес и что-то съестное. Потом пионеры пошли играть, а мы с руководительницей рассматривали этот адрес, разрисованный пионерами по ее наставлению. Я, разумеется, не обратил на нее особого внимания, потому что был влюблен в другую. Но упорный человек в любом деле добивается своего. Это я знал по личному опыту. Поэтому меня сейчас и пугали эти шоколадные конфеты. Поэтому я и спал так плохо ночью и проснулся весь в поту…
Нет слов — жизнь с тех пор очень переменилась. Прежде всего, люди стали умнее. Об этом можно судить по их сдержанности, когда они говорят о своих достижениях. А что было прежде? Выкопаем канаву и трубим на весь свет. Так и в нашей любви — пришлет нам кто-то красную розу, а мы себе уже воображаем, что влюблены… А таким девчонкам, как бывшая моя жена, которой тогда было всего восемнадцать, только дай повод, и они в покое тебя не оставят. Я сделал ошибку, что дал ей почитать роман «Мужество» Кетлинской. Боже, как посыпались мне тогда письма с рассуждениями, восклицательными и вопросительными знаками! Буквально завалила она меня. И хотя я был влюблен в другую, которая недостаточно мне аплодировала, постепенно я невольно начал вчитываться в письма Виолеты, изобилующие восклицательными знаками. Сам того не желая, я ответил на пятое ее письмо.
Теперь, я слышал, бывшая моя жена работала в местной библиотеке, но хотела перейти на завод, чтоб быть поближе к рабочему классу. Но какое мне до нее дело? Мне не двадцать пять лет. Нет-нет, прошлое не повторится, как бы я ни был одинок, как бы я ни был неспокоен. Заглушу все работой. Сосредоточу все свои помыслы на будущем. А оно будет хорошим. В этом я был уверен… Меня восстановили в партии, вернули отнятые у меня десять лет назад водительские права. Мне даже предложили вновь идти на руководящую работу. Конечно, к политике я всегда относился положительно, но стать снова партийным работником, как когда-то, едва ли согласился бы. Этого я не хотел. Причин тому было много, и, если мне в дальнейшем представится случай, я вам о них расскажу. Своей новой профессией я доволен. Чувство постоянного движения успокаивает мои нервы, а это чрезвычайно важно. Мне нужно непрерывно двигаться, чтобы не погибнуть, не потерять себя. Перемена мест, новые люди, пейзажи, мысли — все это меня успокаивало. Я был доволен, что выбрал эту профессию, и всякий намек на переквалификацию приводил меня в ужас. Нет, никогда я не стану тем, кем был. То другая жизнь. Я влюблен в руль и не выпущу его из рук.
И снова женщина, теперь уже через десять лет после первого моего брака, может меня растревожить! Ярости моей не было предела. Неужели такое возможно? Я не хотел с этим мириться! Нет, не бывать этому! Мне нужно вернуть эти конфеты вместе с коробкой и красной оберточной бумагой, в которую эта коробка завернута. Но кому? Кому их вернуть? Она даже не написала своего имени.
После полудня я прибыл на автобазу, перевыполнив дневную норму. Был голодным и уставшим, но столовая оказалась закрыта, и мне оставалось съесть кусок колбасы с хлебом, пока рабочие сгружали железный прокат в заводском дворе. Люди вокруг меня шумели, а я сидел на пустой канистре и не слышал их. Я очень устал, был поглощен своими мыслями и доволен колбасой и белым хлебом, которые мне принесли из буфета. Радовало меня и то, что неподалеку, в сотне шагов от меня, возвышались градирни, в которых, остывая, шумела вода.
Еще дальше, за кранами и железными фермами, высились красные стены серного и суперфосфатного цехов и высокая дымовая труба. Из нее сочилась желтая ядовитая струйка дыма, которую ветер растягивал над всем химическим комбинатом.
Я продолжал есть, сидя на канистре, а рабочие в это время уже закончили разгрузку. Через какое-то время услышал, как кто-то из них сзади меня сказал:
— Надо бы вывезти…
До моего сознания дошло, что речь идет о суперфосфате, упакованном в бумажные мешки и сваленном прямо под открытым небом.
— Грузите! — сказал я.
Рабочие начали грузить, дав мне возможность доесть свой «обед», пока они будут работать. И мне это было приятно, потому что через полчаса мне предстояло снова выезжать.
Меня всегда тянет в поездку. Не люблю сидеть на одном месте. А на автобазе некоторые думают, что я делаю это для того, чтобы заработать побольше денег.
Конечно, деньги мне никогда не были безразличны. Накрутив тонно-километров больше установленной нормы, я всегда брал свой карандаш и прикидывал, сколько получу в конце месяца. Например, по моим расчетам, в конце этого месяца я должен был получить больше бригадира Иванчева, и это наполняло меня гордостью, несмотря на то что слава давно меня перестала волновать. Сейчас аплодисменты и адреса мне уже не были нужны. Я человек без дома, без жены, без детей. На моих плечах единственный рабочий костюм, неопределенного цвета старое пальто, оставшееся от 1951 года, старые туристские ботинки я зеленоватая выцветшая штормовка тех дореволюционных времен, когда мы проводили нелегальные студенческие собрания. Учился я тогда в Свободном университете. В этом университете, в котором я провел два с половиной года и который бросил из-за хвостов в нескольких семестрах, я научился кое-чему, что помогало мне жить и сейчас. По моим грубым подсчетам, мне, чтобы встать на ноги, нужно самое малое шесть месяцев. Действительно, неприятно, что я был вынужден все еще жить в заводской гостинице, но что поделаешь — острая нехватка жилья! Иногда я спрашивал себя: для чего же мы строили этот город? Чувствовал, что не прав. Строили мы много, но пришло время великих переселений, деревня потянулась в город…
Я все еще здесь числился в новеньких и почти никого не знал, не считая уборщицы автобазы тети Златы и ее мужа бай Драго, который водил электрокар на территории завода, да еще директора гостиницы Гюзелева, с которым познакомился раньше, чем с другими. Это был человек удивительно низенького роста, строгий и очень важный. Называли его Гномом. У него были канцелярия, телефон, книга прибытия-убытия, квитанционная книжка, печать, штемпельная подушка, стеклянная чернильница и пресс-папье. Несмотря на то что канцелярия часто бывала закрыта, что, впрочем, меня вовсе не интересовало, присутствие директора всегда ощущалось всеми. Поэтому я был крайне осторожен, особенно когда шел по коридору мимо канцелярии. Даже закрытая, канцелярия меня пугала!