— Точно, земляк! — оживлялся он. — Я еще не слышал до сих пор, чтобы заключенный отбыл свой срок от начала до конца. Обычно через год-другой выпускают.
— Выпустят, если подпишешь декларацию, что отказываешься от своих убеждений, — качал головой скептик.
— Ну, это уж дудки! Не дождутся!
— Извините, — продолжал я, — но есть борьба и за амнистию! Я сам продавал марки «оказания помощи» в защиту политических заключенных. Борьба за амнистию не сошла с повестки дня партии!
— Земляк прав. Под Новый год объявят частичную амнистию.
— Нас она не затронет.
— А кого затронет?
— Мелочь… Тех, кто осужден на один-два года.
— Не верится.
— Наши приговоры суровые. Самое большее, что могут для нас сделать, это сократить сроки: семь лет — до шести, десять — до девяти… Я смирился… Даже написал жене, чтобы она меня вычеркнула из семейного регистра…
— Глупости!
— Глупости, глупости… Таково положение дел.
Бай Стоян долго думал, уставившись куда-то поверх моей головы, освещенный мертвенным светом электрических ламп, которые свисали с высокого, побеленного известью потолка. Он искал опору и находил ее во мне. Как-то он спросил меня по секрету, чтобы никто не услышал:
— Как думаешь, земляк, если я случайно заболею… Вот, например, туберкулезом… В свое время я болел им, у меня были две каверны… Сейчас с этим все в порядке… А если, например, болезнь повторится?
— Не знаю, наверное, убавят срок, — ответил я, — ведь ты же можешь заразить других.
— И я так думаю.
— Неплохо бы тебе снова показаться врачу.
— Здесь нет рентгена, — вздохнул бай Стоян, — я уже проверял… Это можно сделать только за воротами тюрьмы.
— И по решению тюремного врача! — подал голос скептик. — Иначе нельзя! Кому это понравится, если каждый начнет ходить в Александровскую больницу на рентген?!
— Я ведь болел туберкулезом… У меня даже есть медицинская справка!
— Когда выдана?
— Пять лет назад.