Фрейд, проворно уколов очередного пациента, отдала ей шприц, и Салли из-под накрытого стерильной салфеткой тазика достала новый. В этой палатке они приобщились к военной тайне. Население Австралии ведать не ведало об этих первых потерях, как не ведало и о том, что куда чаще похоть перевешивала боевой порыв, что бациллы оказывались куда страшнее пулеметных очередей.
Эллис Хойл — тот, с кем Наоми иногда прохаживалась по палубе «Архимеда», — был почти ее ровесником и находился в огромном тренировочном лагере, раскинувшемся и за их госпиталем «Мена-Хаус», и за пирамидами. Наоми спросила капитана Хойла, почему эти парады устраивают в два часа дня, когда солнце — даже в эту относительно нежаркую пору года — палит просто нещадно, а от отраженных от песка и камней его лучей не спасает даже широкополая шляпа. Офицер на это ответил, что, по мнению генералов, это закаляет личный состав, мало ли, мол, какие трудности ждут впереди.
Вечерами — вместе с группой офицеров, включая и мужа Кэррадайн, — капитан Хойл регулярно появлялся в «Мена-Хаус» посидеть на веранде или на плоской крыше за чашкой чая с медсестрами. Они с друзьями — офицерами, еще толком и не переставшими быть фермерами, банковскими служащими, овцеводами, школьными учителями, — прибывали на штабных авто цвета хаки. Среди них присутствовал даже журналист, возможно, целых два журналиста, и весьма уверенный в себе весельчак — англиканский пастор из Мельбурна, служивший не капелланом, а пехотинцем.
Поскольку медсестры были явно не перегружены тяжким трудом и выглядели выспавшимися, с выражением безмятежной чудаковатости на лицах, они готовились к этим вечерним посиделкам с офицерами. У них было достаточно времени переодеться в форменные жакеты и юбки и надеть приличные туфли на случай, если вечернее чаепитие выльется в нечто более торжественное, например в приглашение на ужин, за которым неизбежно последует увеселительная прогулка.
Капитан Эллис Хойл был видным мужчиной с чуть более массивной нижней челюстью, чем следовало, и можно было с уверенностью утверждать, что с возрастом двойной подбородок ему гарантирован. Из-за удлиненного рта Эллиса Хойла товарищи прозвали его Утенком. Хойл был адвокатом откуда-то из Западного округа Виктории и, в отличие от Салли и Наоми, не скрывал любви к родным местам.
Все молодые офицеры, как и Эллис, успели побывать у каирских портных и щеголяли теперь в прекрасно сшитой желтовато-коричневой форме, избавившись от толстой саржи, выданной им за государственный счет Содружеством. Судя по темам разговоров, офицеры уже вполне освоились в Египте, поскольку были прекрасно осведомлены о наемных экипажах, торговцах краденым, портных, одетых в лохмотья продавцах роз «для леди». Не говоря уже о притонах Ваззира. Эти молодые люди всегда держали наготове парочку занятных историй, приключавшихся с их солдатами, людьми занятными, даже эксцентричными, с авантюрной жилкой или же неотесанными деревенщинами. Все эти россказни неизменно вызывали у Салли приступы смеха, будто ее собеседники специально явились сюда поднатаскать ее в этом, уже достаточно хорошо освоенном навыке хохота. Их буйный темперамент в сочетании с умением перевоплощаться и остроумием, с которыми преподносились анекдотические истории сестрам Дьюренс, — короче говоря, ни с чем более занятным Салли до сих пор сталкиваться не приходилось.
Однако рано или поздно все упиралось в то, откуда сестры Дьюренс родом. Военные ни за что не успокоились бы, не разузнав их географическую подноготную. Эти молодые люди были из куда более престижных домов, чем сестрицы Дьюренс, да и родились не в захолустье. Впрочем, Наоми вполне уверенно держалась в их обществе — сказывалась ее врожденная способность приспосабливаться и в упор не замечать социальные перегородки. Раннее расставание с Маклей приносило плоды. Что до Салли, та пока что эту науку не освоила. Наоми вполне можно было принять за дочь какого-нибудь пасторального воротилы. Стань она в один прекрасный день супругой какого-нибудь крупного овцевода, никому бы и в голову не пришло, что эта девушка выросла в семье фермера, владельца надела в 150 акров, и бегала в школу босиком по навозу.
Кто-то из офицеров заикнулся было, чтобы отужинать в Каире — в отеле «Шепхерд», или «Виндзор», или же отправиться в «Паризиану». Естественно, его товарищи были целиком за, да и медсестры в силу новизны предприятия тоже. Быстро разделились на пары. Наоми не имела ничего против пройтись под руку с Эллисом Хойлом. Но две девушки остались без пары — Салли Дьюренс и Розанна Неттис. Фрейд тоже иногда выпадало оказаться без кавалера, ибо этой девушке было присуще нечто похожее на неприступность, что отпугивало часть мужчин.
Потом — к финалу ужина, когда подали последнюю бутылку вина, — кто-то предложил на извозчиках доехать до пирамид и сфинкса, обозреть их в свете звезд. А потом те же извозчики и отвезут их назад — кого в военный лагерь, а кого в госпиталь. Все, разумеется, уже успели наглядеться на пирамиды, медсестры ездили туда даже верхом — на лошадях, бывших в наличии в «Мена-Хаус», — но в дневное время. Ночью все выглядело иначе — тьма подчеркивала вечность каменных сооружений и изваяний. Наоми и Эллис Хойл, явно увлеченные друг другом, уселись в первый экипаж. Странно было видеть, как Наоми не скрывает своей откровенной заинтересованности другим человеком. В этом Салли усмотрела элемент капитуляции, а ее сестра была не из тех, кто готов без сопротивления сложить оружие.
Спутник Салли — хотя в коляску помещалось больше двоих, неписаный закон диктовал усаживаться в экипажи парами, — оказался рослым розоволицым офицером, которого звали лейтенант Маклин. Лейтенант был неплохо сложен, но бицепсами не отличался. Его тело выглядело чуточку грузнее, чем следовало, но именно чуточку. У Салли мелькнула мысль, а может, этот и не такой строптивец, как остальные. Маклин натянул на колени полог — стало прохладно. Но когда ее спутник жестом предложил укрыть колени и ей, Салли отмахнулась.
— Видите, — осведомился он, пальцем ткнув в Салли, однако удерживая палец на почтительном расстоянии, — вот эту полную капустных листьев канаву? Замечаете, как они шевелятся?
Листья и в самом деле шевелились. Приглядевшись, она заметила, что в канаве под капустными листами прячутся дети. Двое, как минимум.
— Вот бедняги, — сказал лейтенант. — Им-то все равно, кто окажется победителем, как спали в грязи, так и будут.
— Но, — возразила Салли, — если сюда пожалуют турки, все может обернуться еще хуже.
— Ну, нам привычнее считать именно так, верно? Интересно, что они бы на это сказали, спроси мы этих детишек. Впрочем, пока турок нет в помине. Нам приказали вырыть траншеи в каменистой пустыне. Мы вырыли. Только вот никаких турок как не было, так и нет.
Лейтенант Маклин рассмеялся, но беззлобно. Видимо, не желал погибели ни туркам в частности, ни Оттоманской империи в целом. Даже здесь больше думали сейчас не о турках, а о наступавших на Париж немцах.
Они проезжали по окраине Каира, Маклин, задрав голову, вглядывался в звездное небо.
— Вы во всех готовы видеть врагов, — мечтательно проговорил он. — Я хочу сказать, вы замечательные девушки. Честь и хвала Австралии. А вот про нас пока неизвестно, будет ли Австралии за что считать нас героями.
Слова лейтенанта показались Салли искренними, и она тут же принялась его разубеждать.
— Не сомневаюсь, вы все на свете выдержите.
По-видимому, прозвучало это слишком уж пылко, потому что Маклин, повернув голову, близко-близко наклонился к ней, будто стремясь заглянуть Салли в глаза, хотя в кромешной тьме ничего разобрать не мог.
— Большое спасибо, — сказал он. — Это как-то успокаивает.