— Дик! — воскликнул он, впрочем, без особенного удивления.
— Он самый, — заявил Кеннеди.
— Как это ты, дорогой Дик, в Лондоне в разгар зимней охоты?
— Да! Я в Лондоне.
— Для чего же ты приехал?
— Помешать неслыханному безрассудству!
— Безрассудству? — переспросил доктор.
— Верно ли то, что говорится в этой газете? — спросил Кеннеди, протягивая другу номер «Дейли телеграф».
— Ах, вот оно что! Эти газеты, надо сказать, довольно-таки нескромны. Но присядь же, дорогой Дик.
— И не подумаю! Скажи, ты в самом деле затеял это путешествие?
— В самом деле. У меня многое уже готово; и я… — И где же оно? Я разнесу, разобью все вдребезги!! Милый шотландец не на шутку вышел из себя.
— Успокойся, дорогой Дик, — заговорил доктор. — Я тебя понимаю. Ты обижен на меня за то, что я до сих пор не ознакомил тебя с моими проектами…
— И он еще зовет это своими проектами!
— Видишь ли, я был чрезвычайно занят, — продолжал Фергюссон, не обращая внимания на возглас Дика. — У меня уйма дел, но успокойся же: я ведь непременно написал бы тебе, прежде чем уехать…
— Очень мне это важно! — перебил его Кеннеди.
— …по той простой причине, что я намерен взять тебя с собой, — докончил Фергюссон.
Шотландец отпрянул с легкостью, которая могла бы сделать честь серне.
— Послушай, Самуэль, не хочешь ли ты, чтобы нас обоих заперли в Бедлам?
— Именно на тебя я рассчитывал, дорогой мой Дик, и остановился на тебе, отказав очень многим. Кеннеди совершенно остолбенел.
— Если ты послушаешь меня в течение каких-нибудь десяти минут, — спокойно продолжал Фергюссон, — то, поверь, будешь мне благодарен.
— Ты говоришь серьезно?
— Очень серьезно.