Веруй! Он непрерывно бросал в него одно и то же слово, как камни.
«Сын мой, — продолжил он, более торжественно, стоя, подняв свою большую круглую ладонь, — я требую от вас акта раскаяния.
— Убирайтесь», — сказал мужчина, полный ненависти.
Но священник не двинулся.
Подгоняемый срочностью, подталкиваемый необходимостью спасти эту душу вопреки ей самой, он стал беспощадным.
«Вы скоро умрёте, — сказал он, — вы скоро умрёте. У вас лишь несколько мгновений жизни. Покоритесь.
— Нет», — сказал мужчина.
Человек в чёрной одежде схватил его за обе руки.
«Покоритесь. Никаких стремлений к дискуссии, подобной той, где вы только что потеряли драгоценное время… Всё это не имеет важности. Собака лает — ветер носит… Мы одни, вы и я, с Богом.»
Он покачал головой с маленьким выпуклым лбом, с выступающим вперёд и круглым носом, расширяющимся двумя влажными и тёмными ноздрями, с тонкими жёлтыми губами, словно связывающими, наподобие шнурков, два выдающихся вперёд и как бы изолированных во мраке зуба; его лицо словно исчерчено линиями вдоль лба, между бровями, вокруг рта и покрыто серым слоем на подбородке и на щеках; и он сказал:
«Я представляю Бога. Вы находитесь передо мной, как будто вы бы находились перед Богом. Скажите просто «Я верую»: вот и всё. Остальное мне безразлично.»
Он всё больше и больше наклонялся, почти прижав своё лицо к лицу умирающего, стремясь придать своему отпущению грехов как бы форму пинка.
«Просто произносите со мной: «Отче наш, иже еси на небеси.» Я не буду требовать от вас чего-то другого.»
Лицо больного, судорожно сведённое отказом, проявляло жест отрицания: Нет… Нет…
Вдруг священник встал с торжествующим видом:
«Наконец! вы это сказали.
— Нет.
— А!» — проворчал священник сквозь зубы.
Он сжимал ему руки, казалось, будто он обхватывал его руками, чтобы обнять, чтобы задушить его, что он бы убил его, если бы его хрипение должно было стать признанием — настолько он был переполнен желанием убедить его, вырвать у него слово, которого он пришёл добиться от его уст.
Он выпустил иссушенные руки умирающего, зашагал взад и вперёд по комнате, как хищный зверь, вернулся, чтобы стоять перед кроватью.
«Подумай, что ты скоро умрёшь, сгниёшь, — пробормотал он умирающему… Ты скоро будешь в земле. Скажи: «Отче наш», только эти два слова, ничего больше.»
Он стоял над ним, зорко следя за его ртом, скрючившийся и мрачный, как демон, подстерегающий душу, как вся Церковь над всем умирающим человечеством.