Видать, начинается месть…
Потолок свисал над самой головой. Кривые ступеньки вели все вниз, в сырой мерзкий подвал. Повеяло гнилью, удушающим запахом карболки, плесени, могильным духом. Маленькие оконца с густыми ржавыми решетками упирались в глухую кирпичную стену, по которой стекали и струились грязные потоки. Специфический тюремный запах забивал дыхание, становилось дурно.
Пришлось низко наклонить голову, чтобы не стукнуться о торчащие камни. Подчас казалось: вот-вот низкий сырой, грязный потолок обрушится и похоронит тебя под этими каменными громадами.
Откуда здесь, в центре города, взялись такие средневековые катакомбы? Какой «зодчий» их придумал и построил? Когда я на свободе изредка прохаживался центром нашего прекрасного города и косился на это приземистое мрачное здание, разве я мог подумать, что здесь, за дубовыми дверьми, находятся такие страшные подземелья?
И эту ночь, и Бог знает сколько еще таких ночей мне придется изведать, всю их прелесть!
По обеим сторонам сырого, узкого коридора — железные двери с «глазками» и «кормушками». Не камеры, а каморки, кельи, где ютятся изможденные арестанты, живые тени, которые не знают, не ведают, за какие грехи они тут затворены и что их ждет?
Здесь, должно быть, томятся люди, осужденные на смерть, и упрямцы, которые не хотят «признаваться»…
У крайних дверей надзиратель, клацнув пальцами, дал мне знать, что пора остановиться, мол, путешествие окончено, мы прибыли на место и сейчас он откроет «врата царства», спущусь в свою новую обитель…
Я стоял несколько долгих минут лицом к покореженной грязной стене, заложив, как положено, руки за спину, и прислушивался к могильной тишине подземелья.
Вдруг из глубины камеры, куда меня, видимо, собирались поместить, раздался истошный крик. Кто-то изнутри стучал в дверь кулаками, ногами, тяжелым предметом и ругался последними словами. На минутку все там замерло, и раздался оттуда безумный плач, рыдания, словно кого-то там душили, резали.
Из-за поворота катакомбы появился сутулый мужчина — надсмотрщик в тапочках-шлепанцах с вязкой больших ключей.
Он долго смотрел в «глазок», наблюдая за тем, как бушует там узник, и, посмотрев на меня мрачным взглядом, повозился с замком, открыл дверь и кивнул мне: могу заходить, обитель ждет меня.
Я с тоской заглянул в эту живую могилу, откуда на меня повеяло сыростью, смрадом, жутью и, спустившись с последней ступени, переступил высокий порог.
Тяжелая, скрипучая дверь за мной захлопнулась.
Я очутился в плохо освещенной, грязной, холодной камере с низким потолком и облупленными стенами. Все здесь пропахло гнилью, плесенью и еще черт знает чем. Под самым потолком виднелось маленькое зарешеченное оконце со ржавым козырьком. На каменном полу валялись изодранные тюфяки, точнее — остатки тюфяков. Тут и там — разбросанные пучки прелой соломы. У самых дверей лежала перевернутая «параша».
Притаившись в дальнем углу камеры, прижавшись к мокрой стене, стоял невысокий коренастый пожилой человек со стриженой головой, обросшей физиономией и страшными напряженными глазами, обращенными на меня.
В этих безумных глазах затаился страх, изумление, испуг. На нем была разорванная в клочья длинная нижняя рубаха не первой свежести, широкие куцые штаны. Большие кирзовые сапоги валялись в разных углах. Сжавшись в комок, он долго смотрел на меня в упор изучающим и удивленным взглядом. Было видно по его застывшему взору, что человек тронулся.
Тяжело и часто дыша, он ступил несколько шагов ко мне, резко остановился, потер босую волосатую ногу о ногу и снова уставился на меня застывшим взором.
Так мы стояли несколько минут молча, не произнося ни звука. Я старался угадать, что это за человек, тронулся он в самом деле или же притворяется. Возможно, симулирует сумасшествие? Правду сказать, мне такое соседство вовсе было не по душе. Видно, это начали мстить за несговорчивость. Нарочно меня бросили в такую страшную камеру, да еще с таким славным соседом. Но как бы там ни было, я должен помнить одно — не такое еще для меня тут придумают и надо быть готовым ко всему. Надо взять себя в руки, показать, что я этого соседа не испугался, но все же должен быть начеку, ибо неизвестно, какие фортели он может выбросить. Ненормальный человек. Он за свои поступки не отвечает. Они непредсказуемы.
«Ничего себе обитель, — подумал я, — с таким малым не больно приятно жить под одной крышей, да еще в таком страшном подземелье».
Немного успокоившись, сосед, тяжело дыша, осторожно подошел ко мне с протянутой рукой и простуженным голосом произнес:
— Музыка… Степан. Колхозный конюх из села Жукивка, Звенигородского района… Может, слыхали? Будем знакомы…