— Поразмысли над этим! — прибавил Смейк.
Позже, справляя нужду в темном углу пещеры, Румо вспомнил наставления Смейка. Но опять ничего не понял. Казалось бы, при чем тут драка?
Тем временем почти вся семья добротышек, у которых воспитывался Румо, исчезла. Одного за другим циклопы утаскивали из пещеры, и ни один не вернулся. Румо оплакивал их, так как знал, что случилось. Кроме зубов и мышц в нем росло еще кое-что: какое-то неприятное чувство в отношении циклопов. Румо ощущал безнадежное, отчаянное, бессильное желание воздать должное погибшим друзьям и наказать циклопов за содеянное. Он желал мести. Однако Румо понимал, что ему, такому маленькому и слабому по сравнению с циклопами, ни за что их не одолеть. Да, он растет, и растет быстро, но, даже став самым крупным, сильным и опасным вольпертингером всех времен, что сможет сделать воин-одиночка против нескольких сотен циклопов? На помощь маленьких слабых гномов рассчитывать не приходилось, а уж на Смейка — неповоротливого жирного червяка — и подавно. Даже если ему помогут самые сильные дикие звери, у них нет ни малейшей надежды справиться с одноглазыми.
Интересно, что там за план у Смейка?
Судьба со временем сплотила товарищей по несчастью. Узники поняли: нет никакого смысла рыдать целыми днями. Невозможно бояться вечно, постепенно становится все равно. У пленников по-прежнему душа уходила в пятки, когда в пещере показывались циклопы, однако со временем большинство гномов научилось не бросаться в глаза, выглядеть непривлекательно и неаппетитно. Многие измазались слизью из ямы Фольцотана: Румо охотно разносил ее по всей пещере. Поговаривали, что больше всего аппетит циклопов возбуждает движение, поэтому пленники старались не шевелиться или прикидывались спящими, когда кого-нибудь из чудовищ приносило в пещеру.
Но особого влияния на вкусовые пристрастия одноглазых это не оказывало: уж они-то знали способы заставить жертву трепыхаться, когда надо. И только яму Смейка, распространявшую зловоние, они старались обходить стороной.
Румо очень повезло: он один во всей пещере владел надежным средством против страха. Слушая рассказы Фольцотана Смейка, молодой вольпертингер будто путешествовал по иным мирам. Удивительно, какой силой могут обладать слова! Одни пока ничего не значили для него — пустой звук, — другие, едва сорвавшись с губ Смейка, разворачивались в красочные картины, заполняли голову Румо, прогоняя страх. Иной раз Смейк рассказывал так увлекательно, что образы сливались в полноводную реку, уносившую Румо далеко-далеко от Чертовых скал, в неизведанные края, в иные, лучшие времена. На любой вопрос у Смейка был готов ответ. Иногда он удовлетворял любопытство Румо, иногда приводил в еще большее смятение. Но все лучше, чем отчаиваться.
Однажды вечером циклопы вели себя в пещере особенно бесцеремонно: прямо на глазах у Румо варварски разорвали на кусочки поросенка. Чувствуя свою полнейшую беспомощность, Румо едва не впал в отчаяние. Мрачные мысли вертелись в голове. Не находя ответов на вопросы, он отправился к Смейку.
— Что нового, Румо? — поинтересовался Смейк, не вылезая из мутной жижи и, будто ленивый тюлень, положив голову на край ямы. Румо вздохнул.
— Я вот подумал: интересно, а бывают ли места еще страшнее этого?
На сей раз Смейк раздумывал особенно долго, прежде чем ответить.
— Говорят, есть одно, — промолвил он.
— Хуже, чем это? И как оно зовется?
— Подземный мир, — ответил Смейк.
— Подземный мир, — повторил Румо. — Звучит очень мрачно.
— Не знаю, есть подземный мир на самом деле, или это одни россказни. Страшилки. Но я не раз слыхал про него от солдат, сидя у костра. Будто бы под нашим миром есть еще один, населенный злом и всякими жуткими созданиями. Каждый рассказывает по-своему. Но я еще не встречал никого, кто и впрямь побывал бы в подземном мире.
— Может, оттуда просто никто никогда не возвращался?
— Что-то ты сегодня невесел, малыш. Хочешь загадку?
— Давай, — отозвался Румо. — Загадывай!
Время от времени Смейк задавал Румо нетрудные задачки, чтобы тот не терял присутствия духа и отвлекался от мрачных мыслей.
— Что это: проходит сквозь стену, но не гвоздь? — загадал Смейк.
— Не знаю, — ответил Румо.