Владимир Сергеевич нервно потрогал свои большие, на пол-лица, дымчатые очки и приказал себе успокоиться. На карту сейчас ставилось слишком много. Он это чувствовал. Неожиданно наступил, может быть, самый критический момент в его деятельности, и решение тут надо было принимать кардинальное. Его обострённый инстинкт и чувство самосохранения подсказывали: берегись! Да, старый друг Миша со своей сворой загрызут враз. Им только дай чего понюхать, дай взять хоть какой след! И вот… Надо принимать решение, и быстро, быстро!
- Вот что, - спокойно и очень твёрдо проговорил Владимир Сергеевич. - Я постараюсь вернуть вам ваши деньги. Но вы должны мне помочь.
- Это как же?
- Вызовите сегодня вечером этого прохвоста к Губиным. Но говорить с ним буду я.
- Гм… Вы так уверены?
- Да.
- А у меня вечер как раз занят…
- Ну вот видите.
- Гм…
Тарас Петрович испытующе посмотрел на своего собеседника, но сквозь очки до взгляда его не добрался.
Что-то, однако, шевельнулось у него в душе, но он тут же прогнал эту пугливую, скользкую мысль, - вернее, не мысль, а всего лишь ощущение, в котором он даже не хотел разбираться.
- Гм… - снова промычал он и с напускным равнодушием произнёс: - Как угодно. Можно и вызвать. А я буду ночевать сегодня в гостинице.
Обед тем временем подошёл к концу. Расплатившись, они вышли из ресторана. Тарас Петрович задержался на минуту в гардеробе перед зеркалом, надевая шляпу. Затем неторопливо, с солидной грузностью, выплыл на улицу и двинулся в сторону центра. Уже заметно стемнело.
А Владимир Сергеевич тут же возле ресторана успел поймать такси и вскоре был на квартире у стариков Губиных.
Не успев даже как следует поздороваться, он кинулся к телефону и, торопливо набрав номер, сказал в трубку:
- Ты?.. Слава Богу, застал! Немедленно приезжай к Борису Ивановичу. Возьми такси. И предупреди этого… понадобится. Пусть ждёт твоего звонка. Что?.. Да вроде… Ну, милый, тогда… Вот так-то оно лучше. Жду.
Через некоторое время человек, с которым он говорил, приехал, и Владимир Сергеевич увлёк его во вторую комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Там они в полутьме, не зажигая света, совещались о чём-то довольно долго.
Сколько старики Губины ни прислушивались, а Евдокия Петровна осмелилась даже приложить ухо к замочной скважине, но ничего из того, что говорилось в комнате, разобрать не удалось.
- Тоже, понимаешь… да я, туды-сюды… - недовольно бормотал Губин и, попеременно стуча то палкой, то протезом, перешёл на кухню, где любил сидеть. - Будто другой веры… устраивают тут, понимаешь…
- А ты не лезь, не лезь, - тихо зудела старуха, возясь около плиты. - Может, оно и к лучшему, почём ты знаешь?
Наконец совещание в комнате окончилось, человек торопливо вышел в коридор, кивнул хозяевам и исчез на полутёмной лестнице. Но Владимир Сергеевич не показывался. И старики удивлённо переглядывались, не смея постучать в комнату.
А Владимир Сергеевич сидел в одиночестве и нервно постукивал пальцами по столу. Сомнения одолевали его. Правильно ли он поступил? Умно ли? До сих пор такие сомнения его никогда не посещали. Он всегда был самого высокого о себе мнения. И всё, казалось, это подтверждало. Дела шли блестяще, он вёл их смело, ловко, даже остроумно. Удавались самые трудные, даже, казалось, невыполнимые комбинации, вызывая восхищение и зависть тех, кто имел с ним дело. «Счастливчик», - называли его одни. «Гений», - называли его другие. «Величайший подлец», - говорили третьи, из чистой зависти, конечно. И вот настал момент… Нет, всё верно, чёрт возьми! Другого выхода нет. Всё другое хуже и опаснее.