— Дети?
— Да.
— Взрослые?
— Старшей — восемнадцать, среднему — шестнадцать, младшему — девять.
— Брюггель! Мы придем к вам. — Пономарев сказал это негромко, но Брюггель вздрогнул. — Вы понимаете это? Мы придем к вам. Через год, через два, через пять, но придем. Это неотвратимо. Вам не уйти от расплаты. Вы захотели построить свою тысячелетнюю империю на костях других, вы залили кровью Европу и мою страну, и вы ответите за это!
Больше Брюггель не смотрел в окно и не отстукивал по колену, а, наклонившись, смотрел на носки сапог или в пол и упирался ладонями в колени, как бы готовясь встать, но не вставал.
— Вы, кого ваши газеты и ваше радио, — говорил, стоя по ту сторону стола, Пономарев, — называют северным человеком, победителем, белокурым арийцем, кого освободили от унижающей химеры, называемой совестью, потому что совесть, как и образование, калечит человека, вы шли по моей земле эти два года и жгли ее. Вы убивали безоружных, пристреливали, как собак, раненых, насиловали женщин и вешали стариков. Вам внушали, что человек — это лишь покрытый тонким слоем лака зверь. Гитлер хотел вырастить молодежь, перед которой содрогнется мир! И мир содрогается, глядя на ваши преступления! Но мы к вам придем, и мы спросим за все…
— И еще как спросим! — сказал с лавки Игорь.
— То есть? — Брюггель разогнулся. Он тоже смотрел в упор. И тоже встал. — То есть, господин генерал?
— То есть? — как эхо, откликнулся Пономарев и процедил сквозь зубы: — А если мы убьем вашего сына?
— Око за око? Зуб за зуб? — Брюггель помолчал. — Так не будет, я знаю.
— Конечно, вы знаете! — Пономарев недобро посмотрел на Брюггеля. — Мы — не вы. — Он постучал по стол пальцем. — Но мы постараемся, чтобы даже самый мелкий преступник из вас получил сполна.
Брюггель побледнел, но ничего не сказал.
— Уведи, Игорь, противно! — приказал Пономарев.
Игорь вскинул автомат наизготовку.
Брюггель сказал у него за спиной:
— Господин генерал, я не считаю разговор оконченным!
Игорь щелкнул предохранителем.
Не оборачиваясь, Пономарев спросил:
— Что вам угодно? У вас есть какие-нибудь жалобы, просьбы?
Брюггель сказал резко и требовательно:
— У меня нет ни жалоб, ни просьб. Считаю только необходимым заметить, что господин генерал смешивает фашизм и армию. Это два разных понятия. Есть Гитлер и есть армейский офицер, который не состоит ни в какой партии!