Пономарев постелил шинель, сел на нее, разделся, попробовал ногой воду и нырнул с бугорка. В воде забылись и Брюггель, и печень, и пополнение. Вода была не «средняя», а порядочно бодрящая.
— Уф! Уф! Уф! — фыркал он, толкая грудью воду. Накупался он до синевы, до гусиной кожи, а вылезать было жаль. Но вылезать надо было.
Пономарев пошел к полотенцу, которое сушилось на кусте.
— Можно?
— Конечно, — ответил Игорь. Короткое солдатское полотенце пересохло, было жестким, самым подходящим, чтобы как следует растереться.
— Потом постираешь. Ничего?
— Ничего, — сказал Игорь.
Пономарев лег на песок животом и вынул из брюк портсигар.
— Иди, покурим. Спички есть?
— Есть. — Игорь взял папиросу, они прикурили, и Игорь лег на спину, опершись на локти.
— Из корпуса? — спросил Пономарев.
— Из корпуса, товарищ генерал.
— Давно в корпусе?
— С Новоград-Волынска.
Пономарев, подгребая песок под бока, повернул голову и посмотрел на этого солдата внимательней. «С Новоград-Волынска» означало — с последних чисел июня сорок первого года. Солдат был слишком молод, чтобы служить до войны в кадровой.
— Воспитаннник?
— Нет. Я учился в десятом классе, ну и… Все пошли в истребительный отряд. Меня ранило, я попал в ваш медсанбат, потом…
— Ясно, — кивнул Пономарев. — Из медсанбата в бригаду. Ты был в десятом «А» или «Б»?
— В десятом «В», — слегка смутившись, ответил Игорь.
— Значит, все пошли в истребительной отряд? — переспросил Пономарев.
— Почти все. — Игорь подумал. — Два или три только не пошли. Из местных.
— А ты не местный?