Он провел меня в гостиную, включил свет — занавески были опущены.
— Какие печальные события, — сказал я.
— Да, сэр. — Голос дворецкого звучал холодно, хотя и почтительно.
Я взглянул на него. Какие чувства кипят под этой маской бесстрастия? Может быть, он знает что-то, но не говорит? Трудно найти что-либо более неестественное для человека, чем маска вышколенного слуги.
— Еще что-нибудь угодно, сэр?
Мне почудилось, что за этим привычным выражением таилась хорошо скрытая тревога.
— Нет, ничего, — ответил я.
Мне не пришлось долго ждать — Анна Протеро вышла ко мне очень скоро. Мы поговорили о некоторых делах, а потом она воскликнула:
— Какой чудный, добрый человек доктор Хэйдок!
— Лучший из всех, кого я знаю.
— Он был поразительно добр ко мне. Но у него такой грустный вид — вам не кажется?
Мне как-то не приходило в голову называть Хэйдока грустным. Я немного подумал.
— Мне кажется, я этого никогда не замечал, — сказал я.
— И я тоже, до сегодняшнего дня.
— Порой наши собственные горести обостряют наше зрение, — сказал я.
— Как это верно. — Она помолчала и сказала:
— Мистер Клемент, одного я никак не могу понять. Если мужа застрелили сразу же после моего ухода, то почему я не слышала выстрела?
— Полиция полагает, что выстрел был сделан позже.
— А как же записка — там стоит 6.20?
— Возможно, эти цифры приписаны другой рукой — рукой убийцы.
Кровь отхлынула от ее щек.
— А вам не бросилось в глаза, что цифры написаны не его почерком?