— Уверяю вас, сэр, я никогда не чувствовал себя лучше. Никогда в жизни.
Это так разительно противоречило действительности, что я не нашелся, что ответить. Нельзя не почувствовать уважения к человеку, который героически сопротивляется болезни, но Хоуз зашел слишком далеко.
— Я пришел выразить вам свое глубокое сочувствие относительно событий, имевших место в вашем доме.
— Да, — ответил я, — приятного в этом мало.
— Ужасно, ужасно. Кажется, они освободили мистера Реддинга из-под ареста?
— Да. Произошла ошибка. Он, э-э, довольно необдуманно оговорил себя.
— И полиция окончательно уверилась в его невиновности?
— Безусловно.
— Могу ли я спросить — почему? Разве… то есть… Подозрение пало на кого-то другого?
Мне никогда бы и в голову не пришло, что Хоуз может так заинтересоваться перипетиями расследования дела об убийстве. Может быть, причина в том, что убийство произошло в доме священника. Он выпытывал подробности, как заправский газетчик.
— Не думаю, чтобы инспектор Слак посвящал меня во все свои соображения. Насколько мне известно, он пока не подозревает никого в частности. Он занят расследованием.
— Да, да, разумеется. Но вы могли бы вообразить, что кто-то способен на такое черное дело?
Я покачал головой.
— Полковник Протеро не пользовался популярностью, я знаю. Но пойти на убийство! Для убийства нужны очень серьезные основания.
— Надо полагать, — сказал я.
— А у кого могли быть настолько серьезные основания? Полиция знает?
— Не могу сказать.
— У него могли быть враги, если подумать. Чем больше я размышляю над этим, тем более убеждаюсь, что у такого человека обязательно должны быть враги. В судейских кругах у него была репутация сурового судьи.
— Да, я полагаю.
— Как, сэр, разве вы не помните? Он еще вчера утром говорил вам об угрозах этого самого Арчера.
— Да, теперь я припоминаю, — сказал я. — Разумеется, помню. Вы как раз стояли совсем рядом с нами.
— Да, и я слышал его слова. Невозможно не подслушать — такой уж у него был голос. Очень громкий голос. Я помню, что на меня произвели большое впечатление ваши слова. Вы ему сказали, что, когда настанет его час, к нему могут тоже проявить справедливость вместо милосердия.