Речь миссис Прайс Ридли снова полилась неудержимым потоком.
— Как можно допускать подобное хулиганство? Его надо пресекать! Звонить даме домой и оскорблять ее, да, оскорблять! Я не привыкла терпеть такие оскорбления. После войны нравственность так упала, все распустились — аморальность! Говорят что попало, носят что попало…
— Согласен, — поспешно ввернул полковник Мельчетт. — Расскажите, что именно произошло?
Миссис Прайс Ридли сделала глубокий вдох и снова заговорила:
— Мне позвонили…
— Когда?
— Вчера днем — точнее, ближе к вечеру. Около половины седьмого. Я подошла к телефону ни о чем не подозревая. И на меня тут же посыпались грязные оскорбления, угрозы…
— А в каких словах это выражалось?
Миссис Прайс Ридли слегка порозовела.
— Я отказываюсь их повторять.
— В нецензурных выражениях, — сообщил констебль, слегка приглушая свой рокочущий бас.
— Вы услышали площадную брань?
— Смотря что называть площадной бранью.
— А вы поняли, о чем идет речь? — спросил я.
— Разумеется, поняла.
— Значит, никакой грубой брани не было, — сказал я.
Миссис Прайс Ридли подозрительно взглянула на меня.
— Утонченная леди, естественно, не может быть знакома с грубой бранью, — пояснил я.
— Да нет, никаких дурных слов не было, — сказала миссис Прайс Ридли. — Вначале я даже попалась на удочку. Приняла за обычный разговор. Потом это… э-э… лицо перешло к личным оскорблениям.
— Оскорблениям?
— Да, это были ужасные оскорбления. Я так перепугалась!
— Угрожали вам, да?