- Мы ждали, а потом решили, что тебя мама не пустила, - с невинным видом ответила Наташа.
Я заметил, как она при этом лукаво переглянулась с Кокой.
Всё понятно. И здесь я оказался лишним, так же как и у Кати с Серёжей. И всё потому, что я самый маленький, моложе их всех. Но когда же наконец я вырасту, не буду мешать другим и от меня перестанут бегать?!
А пока оставалось только одно: опять отойти в сторонку и издали наблюдать за тем, как весело дружат между собой другие, счастливые люди, счастливые тем, что они старше меня.
На следующий день мы с Наташей как будто помирились. Собственно, она, кажется, и не заметила, как я на неё накануне вечером рассердился. Она так же весело разговаривала со мной и даже опять предложила идти вместе гулять. Но я холодно отказался, сказав, что мне сегодня, к сожалению, некогда.
- Ну что ж, очень жаль, - ответила Наташа и Ушла одна.
В первые же дни по приезде Наташа обошла всех своих старых подруг и потом всё время проводила вместе с ними. Частенько к их компании присоединялся и Кока. Я держался от них в стороне, да, по правде говоря, меня они ни разу никуда и не пригласили. Ну и пусть. Мне и без них было очень хорошо и весело.
В это лето Наташа гостила у нас очень немного. Скоро она уехала обратно в Москву к своей маме.
У нас в доме появился зайчонок. Его купила мама на базаре у каких-то ребятишек. Мама принесла зайку в маленькой, сплетённой из прутьев корзиночке. Зайчонок был ещё крошечный, но уже ловко грыз сочные стебельки травы, которые мы ему предлагали, С виду он был очень забавный: буровато-серенький, пушистый, с большими мягкими ушами. Когда зайка сидел спокойно, уши у него лежали на спинке, как два продолговатых листочка. Но как только он принимался бегать по комнате, сейчас же поднимал уши вверх.
- Траву-то он хоть и ест, - сказала мама, - а всё-таки его и молочком угостить не мешает. Ведь он ещё совсем малыш.
Мама налила в пузырёк молока, надела на горлышко соску и предложила её зайчонку.
Тот обнюхал соску, недовольно фыркнул и отпрыгнул в сторону.
- Не нравится - резиной пахнет, - сказала мама. - Ну, если так попробовать? - И с этими словами она обмакнула горлышко пузырька вместе с соской в чашку с молоком. - Что вы теперь скажете? - обратилась она к зайчонку, поднося к его мордочке соску всю в молоке.
Если бы зайка умел разговаривать, он, наверное, бы ответил: «Вот это другое дело». Но говорить он не умел, а просто схватил кончик соски мягкими, бархатными губами и с аппетитом зачмокал, пуская большие молочно-белые пузыри.
С кормлением дело сразу наладилось. Малыш охотно пил молоко из пузырька и так же охотно уплетал предлагаемые ему стебельки травы.
Но приручить его оказалось труднее. Зайка был очень робок. Чуть стукнешь чем-нибудь или подвинешь стул, уж он удирает прочь. Забьётся куда-нибудь за диван или за шкаф, да так забьётся, что порой его и не найдёшь. И какой-то глупенький: увидит кота Иваныча, сам же к нему навстречу - прыг, прыг… уши поставит колышками, мордочку вытянет - давай, мол, с тобой познакомимся.
Иваныч тоже не прочь-добродушно замурлыкает, не спеша навстречу к зайчонку двинется. А тот вдруг ни с того ни с сего как бросится в сторону и бежать прочь от Иваныча. Тот даже усы растопырит от изумления: «Что за штука - сам же в знакомые напрашивался и сам же удрал». Постоит Иваныч немного, будто обдумывая глупое поведение зайчонка, а потом фыркнет, потрясёт лапкой и отправится на диван поспать.
К людям зайка тоже долго не привыкал. Бывало, мама нальёт ему в пузырёк молоко, хочет зайку на стол посадить, чтобы удобнее его покормить, а малышудирать от неё.
- Несуразный какой-то! - сердилась мама. - Нужно его в лес отнести и выпустить, всё равно он ручным никогда не будет.
Но мне было жалко расставаться с зайчонком, и я просил маму подержать его ещё немножко дома - может, и привыкнет к нам.
Однажды утром я тихонько сидел в столовой на диване, разглядывал зверей в книжке Брема.
Зайчонок находился в этой же комнате. Мама только что обучала его искусству пить молоко не из соски, а прямо из блюдечка. Первый урок оказался не очень удачным: зайка не столько выпил, сколько разлил молока, весь им обрызгался. Теперь он сидел на солнышке и сушился. Окно было открыто.