- Ну, перестань, ну, успокойся, не надо плакать, - утешала мама. - Может, бог даст, и поправится. Кто знает, может, ещё и выздоровеет.
- Нет, не поправится, не выздоровеет, - вытирая глаза и обвислые намокшие усы, ответил Михалыч. - Вот тут я доктор. Тут я знаю - чудес на свете, увы, не бывает.
Михалыч всё же ошибся. Он сказал, что дни Петра Ивановича сочтены, что жить ему осталось не больше недели. А вот уже прошло целых полтора месяца, уже и февраль кончился, наступил март, а он всё лежал в своём занесённом снегом домике, похожем на берлогу, лежал весь высохший, безучастный ко всему на свете. Почти ничего не ел, не пил. Лежал с закрытыми глазами, не то дремал, не то думал какую-то одному ему известную думу.
Мама и тётка Дарья по-прежнему ходили присматривать за больным. Мама, кроме того, сговорилась с его соседкой-старушкой, чтобы и она заглядывала к нему, особенно утром и попозднее вечером. «Может, пить попросит, может, подать что-нибудь».
Как-то вечером, когда мы ужинали, мама сказала:
- Что-то уж очень плох наш Пётр Иванович. С постели едва-едва встаёт. Так одного его оставлять на ночь нельзя. Не дай бог, что случится. Один ведь, и позвать некого.
- Я давно говорил: в больницу нужно, - ответил Михалыч.
- Но ты же сам знаешь - он из своего домика никуда уходить не хочет.
- Тогда чем же я могу помочь? - раздражённо спросил Михалыч.
- А нельзя ли ему на ночь сиделку из больницы? Только на ночь?
Михалыч пожал плечами:
- Что ты! У нас ночных сиделок и так не хватает. Откуда же я её возьму?! Мама кивнула головой.
- Нанять бы кого? - в раздумье проговорила она. - Да кого к такому больному наймёшь? Тут именно сиделка, опытная сиделка нужна. - Мама покосилась на дверь в кухню и, понизив голос, продолжала: - Хорошо ещё, что Дарья не скандалит. Она ведь почти каждый день туда ходит, всё делает: и печь топит, и пол моет, и грязное ведро после него выносит… Пока что молчит. А надолго ли? В любой день может зашуметь. И права будет - совсем не её обязанность за каким-то больным в другом конце города ухаживать.
- Я сам удивляюсь, что она до сих пор ещё не расшумелась, - ответил Михалыч. - Может, и ещё потерпит. Приплатим ей к жалованью. Ты ей скажи об этом.
- Да я уж и говорить про это боюсь. Пока она молчит, и я тоже.
Мама сразу примолкла. Дверь из кухни отворилась, и в столовую вошла тётка Дарья, принесла что-то к ужину.
Она поставила на стол кастрюлю и сурово взглянула на маму:
- Я хочу отпуск взять. Сколько лет служу, ни разу ещё не брала.
Мама испуганно взглянула на Михалыча, потом умоляюще на тётку Дарью:
- Но почему же именно теперь? Ведь ты сама, Дарьюшка, видишь, сколько дел, сколько хлопот, огорчений…
- Всех дел не переделаешь, - мрачно ответила старуха. - Есть дела какие поважней, а есть, что и обождать могут.
Мама хотела что-то ответить, но тётка Дарья не дала: