В эту минуту раздался пронзительный свисток полицейского, и «блюститель порядка», растолкав собравшихся, вплотную подошел к Косуке. Крикун разразился жалобами, что его избили - он пальцем показал на Косуке. Несколько человек поддержало крикуна. Полицейский посмотрел на Косуке и нахмурился.
- Вот этот? Знаем его!… Известный хулиган! А ну пойдем со мной! - крикнул он Косуке и, обращаясь к крикуну, добавил: - И вас тоже попрошу - составим в участке протокол на вашего обидчика.
- Но я… - начал было Косуке, считая, что его принимают за кого-то другого.
- Молчать! - заорал полицейский. - В участке разберемся! Там с тобой поговорят, чертой сын!…
Все трое прошли сквозь расступившуюся толпу. Около тротуара стояла полицейская машина. «Блюститель порядка» молча показал на нее Косуке.
- Но тут стоит мой грузовик! - возмутился он.
Полицейский громко захохотал.
- Ого! Ты еще хочешь украсть чужую машину?… Ну посмотрите, что за нахал, а! - добавил он, обращаясь к толпе.
Не ожидая ответа Косуке, он бесцеремонно втолкнул его в машину. Дверца захлопнулась…
Комната производила удручающее впечатление. Она была мрачной и длинной, вдоль голых стен протянулось несколько обшарпанных скамеек. В центре стоял одинокий табурет. В дальней узкой стене было пробито окно, закрытое грязной занавеской. Даже в солнечные дни оно пропускало мало света и едва освещало черный письменный стол, находившийся в двух шагах от барьера.
Слева от письменного стола был небольшой столик с пишущей машинкой. Справа стоял массивный шкаф, а возле него - небольшая потайная дверь. В нее-то и протиснулся сейчас генерал Канадзава.
Производивший допрос капитан и сидевший за машинкой сержант вскочили с мест и вытянулись в струнку, приветствуя своего начальника. Со скамеек, грохнув каблуками, сорвалось четверо дежурных полицейских.
Только один человек не обратил внимания на приход генерала - тот, кто сидел на табурете. Полицейский, стоявший за ним, ударил его кулаком.
- Встань, свинья! Не видишь - господин генерал вошел? - прошептал он.
Человек никак не реагировал ни на удар, ни на эти слова. Впервые он был арестован, впервые сидел в тюрьме, впервые его подвергали таким бесчеловечным пыткам. Методы японских полицейских «допросов» он знал только по книжкам и по рассказам очевидцев. И все-таки ему казалось, что он уже где-то видел такое. Но невыносимая боль заглушила в нем даже эту единственную мысль. Невероятным усилием воли он заставил себя сосредоточиться, чтобы слышать и видеть окружающих сквозь яркокрасную пелену, застилавшую опухшие от синяков глаза. До его сознания дошел только конец фразы:
- …и ничего не хочет сказать.
Генерал встал, вышел на середину комнаты. С притворно-ласковой улыбкой на тонких садистских губах он приблизился к арестованному.
- Да ведь это же Косуке! - деланно удивился Канадзава. - Товарищ Косуке!…
Он еще раз всмотрелся в лицо сидевшего на табурете человека и сладким голосом продолжал:
- Очень, очень рад, что судьба столкнула меня с таким настоящим и преданным партии, высоко идейным человеком! Я давно уже мечтал встретиться с вами, приятель!… Ну, что ж, - вдруг захохотал он, - лучше поздно, чем никогда! А, Косуке?
Арестованный молчал. Стоявший за его спиной полицейский, не мигая, смотрел на генерала и не знал как поступить - то ли сейчас ударить Косуке за его молчание, то ли сделать это потом, с «надбавкой».
- Ты, кажется, проглотил язык, Косуке? Ну, ничего… Я тебе напомню всех твоих предков!… Как долго продолжается опрос арестованного? - обратился Канадзава к капитану, стоявшему на вытяжку возле стола.