— Да не — оживилась Чулок. — Блокадник по другому выглядит. Он больше что ль… намного больше. До начала войны, благодаря Вегану, один из Блокадников попал на Ваську. Скажу вам, большой крови и труда стоило его тогда грохнуть. Те, кто выжил, рассказывал потом обо всём случившемся. Молва и до нас, Отчуждённых, дошла.
— Почему же тогда не Кондуктор? — поддержал я разговор.
— Он требует билета, на то он и Кондуктор. Ферштейн? — литовка не сводила с меня глаз. — Мы ходим по его территории без билета, поэтому он здесь как Царь Бог — с зайцем может сделать что угодно. А Обходчик: кто он такой? Схватил кирку и пошёл мочить налево направо. Нам повезёт, если мы не встретим настоящего Блокадника или Кондуктора, хотя, похоже, вся зараза Питера сосредоточилась вокруг Купчино.
— То был ледоруб — поправил коммунист, заразительно глядя на свечу. — Этот мудозвон убил Кензо ледорубом.
Никто возражать не стал, да и какие тут могут быть возражения? Мы, как расово верные сектанты, сидели полукругом у свечи, питаясь звуками природы. Я открыл сгущёнку, поделился со всеми. Божественный вкус, наполненный всей прелестью жизнью. Мысленно я вновь пытался вернуться к Рите, но перед глазами мельтешило её мёртвое тело у меня на руках. Пальцы сами сжались в кулаки. Я закрыл глаза и не прогадал.
— Сашка, какие у тебя планы на будущее? — Рита положила голову мне на грудь.
— Вернусь с Кавголово и первым делом под венец — я смотрю на обнажённую девушку, нежно глажу её по голове. Пальцы то и дело теряются в её тёмных жгучих волосах.
— Повезёт же твоей спутнице — улыбается она, не ведая в тот момент о своей судьбе.
— Спутницу ждёт ко-о-о-шмарное будущее — расплылся я в куда большей улыбке и поцеловал Риту в нос.
— Кошмарное, говоришь? Думаешь, она готова к таким нежным отношениям?
— Она у меня мазохистка — и мы снова принялись целоваться. Прежде, чем заняться любовью, я добавил. — Не каждая согласится родить дюжину детишек.
И вот выстрел. Вспышка в памяти и одновременно наяву. Рита падает передо мной. И я смотрю ей в глаз за секунду до крушения о землю. Глаза девушки, по какой-то причине налитые кровью от залпа АК вопиют: «Жаль, что не в этой жизни».
Я открываю глаза, на которых застыли слёзы. Чёрт возьми, я — диггер! Все эмоции при себе! В груди — осколок льда и клокочущее чувство мести. Я огляделся: свечка почти что догорела. Даже дождь заметно поредел, и за окном светлее. Не иначе как птички отступали. Лишь стая освирепевших волков не могла угомониться, затягивая свою меланхоличную мелодию.
— Вы знаете что-нибудь о миссии в Кавголово? — разорвал я тишину, обращаясь одновременно к Владлену и Чулок. Твою мать, даже к той же свечке!
— Скажу по правде — первым отозвался мужик. — Мы, коммунисты, не особо осведомлены о ваших внутренних делах. Известно малое: сигнал выживших с бункера, вас отправили группу, через две недели вернулся ты один.
— Бункер был веганский — литовка смотрела на остатки стекавшего воска как на исчезавшую лживую тварь под названием надежда. — Ваша группа насчитывала семерых, что не лишено символики. Молох, ты потерял там близкого человека?
— Да… — я намеренно перевёл взгляд на пол. — Мою жену. Будущую. Только вся беда в том, что её убил один из наших. Но причины я понять не могу.
— Гм. Как такое возможно? — встрял Владлен. — Если всё с тобой произошедшее не было одной большой засадой и тебя не решили убрать с самого начала.
— Вариантов много — девушка так же перевела взгляд на пол, словно там мог находиться клад. — Вероятно, нечто этакое было узнано в бункере. То, что твоя память закрыла на замок. Но товарищей по оружию продавать — уж извините.
— Что ж, на поиски золотого ключика для памяти? — коммунист улыбнулся. То ли разряжая обстановку, то ли сам себе, удивившись, что способен на метафору.
Во второй раз за день мы оказались под открытым небом. То, что шло с небес, с большой натяжкой претендовало на ливень. Я кинул взгляд на свечку, оставленную нами догорать. Неизвестно, когда наступит её конец: может, через минуту, может, через час. Всё когда-то заканчивается и остаётся воском на медном блюдечке. Даже огромный червь, распластавшийся в паре метров от нас. Я заметил, что лап у него больше не осталось. Что ж, вороньё не упустило своего лакомого куска. Остальное — на съедение волкам да собакам Павлова.
Мы вышли на Салова, когда лучи солнца стали сражаться с облаками за право появления на сцене театра Земли. Казалось, даже дождь унялся, но то был самообман. Ближайшие триста метров пути встретили нас штилем в бурлящем океане Купчино, пока мы не вышли к Волковке — местной речушке. Солнце сдалось, уступая место полумраку. Часть дороги здесь вырвана с корнем. Кусок асфальта размером с человеческий рост стоял рядом с нами и глядел в небо. Отступать было некуда и радиация, судя по приборам, показывала отметку в ноль. Девственно чистую реку решили переходить вброд.