Топографы шли пешком. На нартах, запряженных собаками, везли клады. Сделав за день большой и утомительный переход, топографы разбили лагерь, как потом выяснилось, в двухстах метрах от разобранной зимой избушки. Пока они сушились и готовили ужин, двое энтузиастов-охотников отправились пострелять уток. Один из них, моторист Саблуков, случайно прошел мимо остатков избушки и заметил валявшиеся, медные котлы, такие же, как на острове Фаддея.
После этого топографы занялись раскопками, но повели их не очень аккуратно: мерзлую землю рубили топорами и попортили кое-какие предметы. Все-таки им вновь посчастливилось сделать интересные находки. Помимо котлов, монет и перстней топографы нашли компас, солнечные часы, огниво с кремнем и трутом, полозья от нарт. В простенке за печкой они обнаружили множество мелких костей песцов, которыми питались жители избушки. Наконец они нашли остатки плоскодонной лодки и… кости двух погибших людей: в метре от входа в поварню валялись две черепные коробки, видимо вытащенные наружу зверьками, а в закутке был найден обломок верхней челюсти с зубами…
Почти все, что удалось собрать на острове Фаддея и в заливе Симса, сотрудники экспедиции передали в Красноярске в краеведческий музей. Находки тщательно изучил работник музея Б. О. Долгих, который вскоре опубликовал статью под названием «Новые данные о плавании русских Северным морским путем в XVII веке». Долгих сделал первые интересные выводы. Проанализировав находки, он пришел к заключению, что, во-первых, вещи, обнаруженные на острове Фаддея и в заливе Симса, принадлежали одним и тем же людям; что, во-вторых, плавание было совершено скорее всего около 1620 года и, наконец, что шли мореходы с запада на восток…
Но если так, значит, не «Вега» Норденшельда первой подошла к мысу, который теперь носит имя Челюскина…
После топографов, привлеченный слухами о кладе, на острове Фаддея и в заливе Симса побывал некто Широких, каюр. В поисках клада он беспорядочно перерыл места захоронения и сжег на костре остатки лодки (к счастью, уцелели обломки шпангоутов и обшивки).
А в 1945 году на место гибели неведомых мореплавателей прибыла специальная экспедиция во главе с археологом А. П. Окладниковым, Археологи произвели тщательные раскопки и нашли немало новых интересных вещей. Когда экспедиция вернулась в Ленинград, все находки были подвергнуты тщательному изучению; в частности, заново была исследована нумизматом И. Г. Спасским казна мореплавателей. Нумизматический анализ позволил установить, что промышленники кончили собирать деньги до 1617 года. Очевидно, они в том же году вышли в море.
Вот как можно представить себе историю этой промышленной экспедиции.
Где-то на севере России, скорее всего на побережье Белого моря, близ Архангельска, Онеги или Мезени, крупный предприниматель — торговый человек — решил снарядить и послать далеко на север, в богатые соболем края, промышленную экспедицию. Торговый человек сам не раз водивший кочи по студеным морям, — был наслышан о Енисее, Пясине, а может быть, и Хатанге. Не исключено, что он в молодости побывал в Обской губе и на реке Тазе, в городе Мангазее. Уже после того, как прочно осел он на своем торговом дворе, бывальцы рассказали ему, что самые отчаянные из промышленников уходили морем на северо-восток, за реку Пясину. Немногие, правда, возвращались оттуда, да и неизвестно, далеко ли удавалось им пройти, но не зря рисковали они… Мангазею в ту пору велеречивцы называли «златокипящей государевой вотчиной». Но «златокипящих» мест немало и за Мангазеей, к востоку от нее; об этом догадывался не один наш торговый человек. Теперь мы знаем, что торговый человек не ошибался в своих предположениях: минет еще несколько десятилетий, и вся Сибирь превратится в «златокипящую вотчину». Значит, наш безымянный торговец был инициативнее и смекалистее других, смелее шел на риск! Отчаянное предпринимательство и страсть к безудержной наживе отнюдь не были чужды ему!
Но как все-таки следует оценить почин торгового человека?.. Что это — чистейшая авантюра, основанная на туманных слухах, или наш предприниматель имел достоверные опросные сведения?
Документально установлено, что еще в «смутное время», когда шла в России жестокая борьба с польскими интервентами, сибирский воевода послал на северо-восток экспедицию под начальством морехода Луки; Произошло это около 1609 года. Экспедиция ушла далеко за Енисей и будто бы нашла там много новых рек; островов, богатых птицей и зверьем. Лука умер во время путешествия, но спутники его вернулись… А в 1610 году повел коми за Енисей, к устью Пясины (Пясинги-реки), двинянин Куркин…
Следовательно, наш торговый человек был дерзок, но не безрассуден: он рассчитывал оказаться при крупном барыше. Снаряженная им промышленная экспедиция была, надо полагать, первой по времени после Луки и Куркина, Снаряжал ее торговый человек не скряжничая. Об этом свидетельствует хотя бы то, что он доверил своему приказчику — есть основания предполагать, что это был некто Акакий, по прозвищу Мураг, — большую казну. На острове Фаддея и в заливе Симса топографы и археологи нашли 3336 копеек и 143 деньги (полкопейки), отчеканенные в Москве, Пскове, Новгороде, Ярославле. По счетной системе XVI столетия это составляло в общей сложности 34 рубля 3 алтына 3 деньги. О величине этой казны говорит следующее: если произвести соответствующие пересчеты на 1882 год (в этом году специально изучал курс русских денег историк В. О. Ключевский), то окажется, что при стоимости хлеба 90 копеек за пуд казна мореплавателей равнялась примерно 500 рублям. И еще необходимо учесть, что часть казны могла пропасть, потеряться, а некоторое количество найденных монет разобрали «любители» древностей на сувениры.
Итак, деньгами промышленную экспедицию торговый человек снабдил неплохо. Но на Крайнем Севере деньги в то время имели лишь относительную ценность; там преобладала меновая торговля. Вместе с приказчиком и фактическим руководителем похода Акакием Мурагом торговый человек тщательно подобрал ассортимент меновых товаров. Оба они отлично знали, что большим спросом у местного населения пользуются медные котлы, оловянные тарелки, чарки.
Степан Крашенинников во время своего путешествия по Сибири в XVIII веке слышал, что когда-то за медный котел плавили столько собольих шкурок, сколько их в нем умещалось… И металлическую посуду в большом количестве погрузили на коч. Знали торговцы и о любви туземцев к украшениям из олова и свинца (сами русские в то время тоже инкрустировали свои изделия оловом) и захватили их для обмена. Кроме того, взяли они с собой пурты (слитки железа), иголки металлические, бусы — бисер и одекуй, колокольцы-кутасы, медные и серебряные Перстни, украшенные орнаментом. Этот товар считался легальным, сбывался он легко и выгодно, причем обе стороны оставались довольны результатами мены. Вот, например, игла. Ведь это необычайно ценная вещь в хозяйстве. Окладников в книге о полярных мореходах рассказывает, что на Лене ему удалось записать любопытное предание о «прежних людях»: «Сидит мужчина и горько плачет. «О чем ты? — спрашивает его товарищ. — Уж не сын ли твой умер?» «Нет, — ответил ему плачущий, — разве стал бы я о сыне плакать?.. Последняя костяная игла у меня сломалась!»» Пусть чувствуется в этом предании веселая шутка или легкая насмешка, но ведь сломать последнюю иглу — это действительно горе!.. И не случайно в Сибири в качестве подарков раздавали туземцам, принесшим ясак, круглые и трехгранные железные иглы.
Но кроме товаров законных торговый человек снабдил свою экспедицию и контрабандой: железными топорами, ножами, металлическими наконечниками для стрел, то есть оружием, продавать которое туземцам строжайше запрещалось властями. Но чем запретней товар, тем дороже его можно продать! Топоры, например, оценивались так: сколько собольих шкурок протаскивается сразу через отверстие для топорища, столько и цена ему!..
В XVII столетии экспедиции такого рода никогда не были чисто торговыми. Они организовывались как торгово-промысловые, их участники сами промышляли, и промысел иной раз приносил больше дохода, чем торговля. Разумеется, организаторы экспедиции все это учли: мореходов снабдили материалами для устройства ловушек, сетями-обметами на соболей, особыми стрелами для охоты, в том числе томарами — стрелами с тупыми, грушевидной формы наконечниками, сделанными из моржовой, мамонтовой кости или цельных кусков дерева. Они убивали мелких пушных зверьков, а шкурку напортили. На случай встречи с крупными хищниками имелись рогатины. Взяли мореходы с собой и рыболовные принадлежности — большую морскую сеть с грузилами-кибасами (в сумочку из полос бересты вкладывался камень), железные крючки, гарпуны. Захватили они упряжь для оленей и собак; собак везли на судне, а оленей рассчитывали приобрести на месте.
Наконец, и организаторы экспедиции, и ее участники знали, что в районах, населенных «кровавой самоядью», как тогда говорили; далеко не все встречи с туземцами кончаются миром. Поэтому мореходы запаслись луками, колчанами с боевыми стрелами (пользовались русские этим оружием очень умело, что отмечали все иностранцы-очевидцы), ножами, пищалями, бочонком зелья-пороха, пулями и свинцом, пулелейками.
Одежду все имели добротную — выделанные меха, зипуны из английского и своего сермяжного сукна, кафтаны с золочеными шнурками, сапоги на каблуках с металлическими подковками, рукавицы.
В распоряжение экспедиции был предоставлен коч — плоскодонное судно с одной мачтой, с досками, скрепленными деревянными гвоздями — нагелями и прутьями — вицами; борта были укреплены прочными шпангоутами, которые в те времена назывались хорошим русским словом «упруги» или «опруги». Торговый человек снабдил коч мореходными приборами — солнечными часами и компасом, который мореплаватели ласково называли «маточка». А на случай зимовки, чтобы не скучал народ, захватил с собой Акакий Мураг шахматы, искусно вырезанные из мамонтовой кости.
Но кто были те люди, которых завербовал в свою команду приказчик торгового человека?.. В XVII веке рядовой промышленный люд делился на «своеужинников» и «покрученников». Первые из них имели свою собственную охотничью снасть — ужину, а вторые, любители дальних странствий, отправлялись в скитания с пустыми руками и, чтобы кое-как просуществовать, «крутились», нанимались к самостоятельному «опытовщику», предпринимателю и целиком зависели от него.
Скорее всего именно такими покрученниками и была укомплектована команда, но кроме грамотея-приказчика были включены в нее опытные моряки, по морям «староходцы», умевшие обращаться с компасом и солнечными часами. Любопытно, что в экспедиции принимала участие женщина: в избушке на берегу залива Симса археологи обнаружили остатки сарафана, типичной одежды русских женщин. Впрочем, особенно удивляться присутствию женщин на коче не приходится: женщины сплошь да рядом совершали походы вместе с мужчинами, и именно поэтому русские, оседая на Крайнем Севере, создавали постоянные колонии. Не исключено, что во время плавания экипаж коча пополнился и туземной женщиной. Об этом свидетельствует находка зеркала с изображением кентавра (китавраса русских преданий); бронзовые зеркала с кентаврами были чуть ли не обязательной принадлежностью туалета у ненцев и хантов (а позднее у бурят, юкагиров).
Всего отправилось в странствие человек десять-двенадцать.
…Коч вышел в море, очевидно, весной 1617 года. Никто не звонил в колокола, не палил из пушек; просто очередная торгово-промысловая экспедиция покинула гавань и взяла курс на восток. Ветер надул сыромятный парус, мореходы убрали весла, и коч, слегка наклоняясь и зарываясь носом в воду, помчался навстречу восходящему солнцу…