Горелый, унесенный тем же штормом из Хромской губы, полагал, как и вожи с остальных кочей, что земля — на юге (в чем Булдаков почему-то сомневался), и тогда Булдаков отправил на юг Двух своих людей. Они шли на юг с утра до вечера, но никаких признаков земли им приметить не удалось, и они вернулись. Булдаков велел им продолжать поиски, базируясь, так сказать, на коч Горелова, а сам возвратился к своей флотилии и собрал там великий совет из всех вожей и бывальцев.
Вопрос в повестке дня стоял единственный, но из тех, которые относятся к числу вечных: «Что делать?» Все сходились на том, что кочи надо бросить и по льду идти к земле, но одни предлагали идти напрямик, а другие — сначала к кочу Горелова. Но Горелов при всем желании не смог бы принять у себя экипажи шести кочей, и потому в конце концов все пришли к единому решению: на коч Горелого, который ближе к земле, должен идти Булдаков и «волочить» туда государеву казну; если лед снова взломает, то больше у Булдакова будет шансов спасти людей и казну, находясь у Горелого… От других же кочей отрядили трех человек и послали их проведывать землю напрямик.
На другой день утром… Я чувствую, что повторяю эту конструкцию в рассказе слишком часто, но что поделаешь?.. На другой день утром вытащили казаки нарты на лед, уложили на них государеву казну и свое барахлишко и сели перекусить перед дорогой… И чтобы вы думали? — Лед толщиной уже в поларшина именно в это время снова взломало!.. Лед взломало, а льдины и кочи погнало ветром еще дальше в море и гнало быстрее «парусного побегу».
Можно представить себе настроение казаков! Что ни говори, но только божьей немилостью могли объяснить они такую напасть, ибо точно знали бывальцы, что никогда на этом морском пути такого несчастья не случалось, и даже самые отважные и выносливые приуныли.
Пять суток носили ветры по морю кочи, а когда ветер стих, льдины, теперь уже, наверное, окончательно, смерзлись. Но с удивлением заметил Булдаков, что и без ветра «в море лед ходит по водам». Пожалуй, это первое сообщение о дрейфующих льдах Северного Ледовитого океана, но казакам в ту пору по многим причинам было не до «научных» изысканий. Кончились дрова. Не стало пресной воды, потому что шторм осолонил лед. Подходили к концу съестные припасы. Некоторые служилые оцинжали, да и те, кого цинга пока миновала, чувствовали себя не лучшим образом.
В том бедственном, положении, в котором очутился Булдаков, ему уже не потребовался совет бывальцев со всех кочей, дабы ответить на проклятый вопрос: «Что делать?» Двух мнений тут быть не могло: на землю, и как можно скорее.
Казаки, промышленные и торговые люди с других кочей (их уцелело четыре, не считая коча Булдакова) спешно увязывали свое имущество, а Булдаков прикидывал в уме, сколько осталось у него государевой казны и сумеют ли они всю ее унести. И получалось как дважды два, что не сумеют, что придется часть казны бросить, а с этим душа Булдакова никак не могла смириться! Отважный и упрямый, он вдруг оказался еще отменным службистом, рачительным хозяином и в какой-то степени даже канцеляристом, что вскоре проявилось в довольно-таки забавном эпизоде.
Итак, без совета бывальцев и небывальцев Булдаков вполне мог теперь обойтись, а вот без их помощи… И Булдаков отправился просить торговых и промышленных людей, чтоб пособили они «сволочить» государеву казну на берег.
Промышленные люди выслушали Булдакова, и промышленные люди наотрез отказались помогать Булдакову, заявив ему, что и сами-то они «вконец перепропали», и что где земля, они не ведают, и что бор весть, дойдут ли до берега вообще. Где уж тут о государевой казне думать?.. Долго, наверное, переубеждал Булдаков промышленников и торговцев, но понимал он, конечно, что они по-своему правы…
Невеселым возвращался Булдаков к своему кочу. А его служилые люди уже перетащили на лед свое барахлишко, часть государевой казны выгрузили, и совсем худо стало на сердце у Булдакова — сколько добра еще на коче и сколько добра зря пропадет! И тебе свинец, и порох, и медь, и тебе товары менные, и хлебные, припасы, и снасть судовая…
И тут Булдакову пришла в голову блистательная мысль! Не может быть, очевидно, подумал он, чтобы хозяйственные сердца торговых и промышленных людей не дрогнули при виде пропадающего добра!
И Булдаков отдал своим служилым несколько неожиданную команду — велел выгрузить из коча на лед всю подчистую государеву казну, а сам побежал на соседние кочи… Долго ли, коротко ли уговаривал Булдаков промышленных людей собраться у его коча — никто не знает, но уговорил, и бородачи нехотя (своих дел по горло) потопали следом за ним. И увидели пропадающее зазря добро. И дрогнули их хозяйственные сердца. И основательно поскребли они лохматые затылки.
А потом все-таки отказались волочить государеву казну.
За бурной дипломатической деятельностью упустил Булдаков из виду своих казаков. А казаки, пока ходил он по чужим кочам, прикинули, сколько у них своего имущества и сколько вообще они могут унести, не имея ни нарт, ни собак, и решили они общим собранием окончательно: каждый возьмет по три фунта государевой казны. Только по три фунта. У Булдакова аж загривок вспотел от возмущения. Чуть не в рукопашную пошел он на казаков, но сход стоял на своем твердо: и перецинжали они все, и обессилили, и больше трех фунтов тащить им не под силу…
Пришлось Булдакову уступить, но мучился он великим мучением… Раз уж возьмут казаки всего по три фунта, а промышленные и торговые люди ничего не возьмут, значит, все равно пропадать государевой казне, на льду ли, в коче, а результат один будет… Но Булдаков велел всю оставшуюся казну перенести на коч: не мог он бросить добро неприбранным, не мог — и все тут!
Казаки его послушались — и у них слегка сосало под ложечкой, знали они вину за собой — и за работу взялись дружно. И вдруг видят служилые — тащится к ним с других кочей торговый народ! Прав-таки оказался Булдаков, не выдержали купцы и промысловики: жалко им стало добра. И согласились они помочь. Взяли они понемногу, всего по гривенке, что равно фунту, но о большем и просить нельзя было: они на государевом жалованье не состояли.
А Булдаков, раздав по фунту казны, тотчас потребовал с промышленных, и торговых людей… расписки, хотя много всякого имущества и товара бросал на произвол судьбы вместе с кочем! Но коч с товаром — одно, а где люди — там глаз да глаз нужен, и лишняя бумажка, как видно, уже в то время никому не мешала…
Рассевшись на ропаках, кряхтя, как при тяжелой работе, сочинили грамотеи расписки, а за тех, что грамоте не обучены, расписки составил сам Булдаков, а они ему лишь кресты внизу собственноручно подрисовали.
И вот все, что можно, сделано, и даже все формальности соблюдены, и пора в путь.
Последний раз поднялся Булдаков на палубу коча, столько времени бывшего им надежным домом, спустился в подпалубное помещение… Почерневшие угли в очаге еще хранили остатки тепла — решившись уходить, казаки пустили на топливо верхние бортовые доски, — но отнюдь не сентиментальные воспоминания побудили Булдакова учинить кочу последний осмотр… Тщательно проверил Булдаков, хорошо ли уложены грузы и товары, убедился, что уложены хорошо, как надо… Постучал обухом топора по бортам — вроде бы крепкие еще. Может, и выдержат до весны…
Пора бы уж и уходить, а Булдаков снова подошел к государевой казне, вздохнул, крякнул и взвалил на себя вместо трех фунтов полпуда. Плечам тяжелее стало, а душе — легче…
…Едва казаки и промышленные люди тронулись в путь, как вновь пришли в движение льды: черные змейки трещин разбежались по ледяному полю, и лед заколыхался под ногами. Казаки быстро перешли на новое место, но подвижки льда продолжались… Кое-кто предлагал вернуться на кочи, дождаться, пока лед совсем окрепнет, но один из бывальцев, поднявшись на торос, увидел, как раздавило льдами один коч, другой… Поняли казаки, что вовремя расстались с кочами. А пути назад теперь не было.