— Какое такое дело, пани Ласак?
— А то вы не понимаете! Я сразу помчалась к уважаемому пану доктору и сказала ему: «К Герману приехал какой-то немец, значит надо бежать в Голчевицы в милицию». Пан доктор мне ответил, чтоб без паники, что он сам пойдет и посмотрит. Пришел, посмотрел на гостя, поболтали между собой по-немецки. Наш ведь пан доктор может по-всякому разговаривать, даже по-латыни, что твой ксендз из Голчевиц. Вернулся он, значит, и сказал, что немец на экскурсию приехал, дворец хочет осмотреть и больше чем на два дня не останется. То ли редактор какой, то ли еще кто… А там — кто его на самом деле знает. Немец — это немец, царствие ему небесное. Пусть пан Германа выспрашивает. Он целую ночь с гостем разговаривал и Труду за водкой в Голчевицы посылал.
— Выпивали?
— Э-э-э… И какая у немцев выпивка? Вы у Германа спросите.
— А как насчет похорон? Вы присутствовали на них?
— Нет.
— Немца после смерти видели?
— Издали.
— Где видели?
— Да здесь.
— Как он лежал?
— Обыкновенно. Как всякий покойник. Готовенький. Прямо сразу бери и в гроб клади.
— Я спрашиваю, в каком положении он лежал.
— Ну, голова его была у кресла, а ноги около камина.
— Как вы думаете, пани Ласак, почему он умер? Ведь он был еще молодой человек.
— Молодой не молодой, с каждым может случиться. Вы лучше повыспрашивайте у Германа.
— Вам не показалось это странным? Приехал человек и сразу умер.
— Меня уже ничем не удивишь. Я много чего на своем веку повидала. Мог бы и не лазить в ту комнату.
— В какую комнату?
Ласак смотрит на дверь, потом, словно чего-то ожидая, на меня. Все время теребит в руках платочек.
— Ах, та комната… — говорю я безразличным тоном. — Та, где шесть стульев?
— Семь, — деловито поправляет меня Ласак. — На столе шесть приборов, а стульев семь. Одного прибора нет. О н не любит тарелок.