«Вот уже целый месяц как я тружусь на новой работе. По правде сказать, дружище, впечатления двойственны. С одной стороны я всем доволен. Городок, хотя и небольшой, но недостатка в клиентах фирма не испытывает. С другой стороны, коллектив, в который я попал, весьма своеобразен.
Взять, к примеру, Вейка. Парень одевается как по шаблону. Говорит, что не любит забивать голову выбором одежды и поэтому в его шкафу висит несколько совершенно одинаковых нарядов.
Орвик тоже хорош. Представь себе стотридцатикилограммового, вечно жующего борова, заросшего бородой по самый свитер, и поймёшь, насколько его внешность отталкивает. Хотя не скрою, программист он от бога.
А дизайнер Илата… Парадокс, дружище, чувство стиля у девушки на высшем уровне, а одевается так, будто боится привлечь к себе внимание. Ещё и эти очки на пол лица, в которых она похожа на сову. Такое впечатление, что ей самой нравится быть этакой закомплексованной девственницей. Её переодеть, причесать и накрасить — мужики бы в очередь выстраивались, да кто ж этим займётся? Словом, сапожник без сапог.
Есть и другие сотрудники, но я с ними мало знаком, так как работаю в одном кабинете с этой троицей.
Первую неделю ребята меня сторонились и обращались лишь по работе, но мне удалось перекинуть мостик через пропасть. Нужно было всего лишь проставиться.
В общем, дружище, даже невзирая на все их странности, мы сработались. В конце концов, я ведь тоже не идеален…»
— А вот коллективы у нас разные, — прокомментировал я вслух. — Иногда кажется, что в нашей конторе серые мыши работают. Или роботы… Да, серые мыши-роботы, — сравнение показалось мне удачным и, усмехнувшись, я перелистнул страницу.
«Сегодня я настраивал компьютер секретарше нашего боса. Дружище, ты бы её видел! Русые волосы, осиная талия, а ноги прямо от плеч. Мечта, а не девушка. И знаешь, вопреки расхожему мнению о светловолосых, оказалась настолько начитанной, что я едва не ударил в грязь лицом, когда обсуждали классику…»
— Мне бы так, — вздохнул я, делая очередной глоток. — У нас секретарша — карга старая. Роман о её неудовлетворённости можно прочесть в строках, избороздивших напудренный лоб. Чтоб ей жилось хорошо!
Я задрал дно бутылки над головой, и в горло скользнули хлопья пены. Пришлось вылезать из тёплого кресла и топать ещё за одной. Вернувшись, я продолжил чтение.
«Ты знаешь, пока мы с ней общались, я испытывал…
Как бы правильнее описать это чувство? Док, скорей всего, сказал бы что-нибудь заумное, но где теперь его искать?
На душе было легко и спокойно. Вот когда пишу тебе, испытываю то же самое. Кажется, есть такое слово „умиротворённость“. Оно-то как раз и описывает моё состояние наиболее точно.
Её смех живительным бальзамом пролился на рубец в душе. Впервые после той трагедии я ощутил радость простого человеческого общения. Наверно поэтому и осмелился пригласить её где-нибудь посидеть после работы.
Но она отказалась. Сослалась, конечно, на домашние заботы, но легче от этого не стало.
Чёрт, какой же я кретин! Умиротворённости, видишь ли, захотелось! Забыл, что такие красавицы всегда достаются богатеям. А я ведь теперь никто!»
Дальше несколько строчек было зачёркнуто так, что ни единого слова не разобрать. Видимо автор здорово на себя разозлился.
«Интересно, — подумал я, — кем же ты был в прошлой жизни, Истер Линн? Беспечным богачом или преуспевающим бизнесменом?»
Но дневник не спешил отвечать.
Хотя кое-что было ясно наверняка. С его любимой приключилось что-то ужасное (а что может быть хуже смерти?) после чего Истер потерял всякое желание жить. Выражаясь его же словами, он «существовал», пока психиатр не посоветовал сменить обстановку.
Откровенно говоря, я начал проникаться его новой жизнью. Жаль осталась всего одна запись. Я вспомнил, о чём она, но решил дочитать.