— В случае любой новой двадцатки? Или же на ней должен быть особый знак?
— Отметка здесь не столь существенна, — в раздумье ответил он. — Хотя она может и присутствовать. Главное, за чем надо следить, — это номер.
— Наверное, мне следует записать номер этой двадцатки?
— Да, конечно!
Я вытащил блокнот и положил банкнот перед собой. Пока записывал номер, внимательно изучал коричневатое пятно на нем. У меня забрезжила некая мысль по поводу всего этого: Рамси наверняка придерживается того же мнения.
— Еще указания? — поинтересовался я.
— Если поступит другой банкнот с номером близким к этому — немедленно звоните нам. Если вам вручит ее незнакомец, запишите номер его машины и хорошенько запомните, как он выглядит. Естественно, все это надо делать незаметно.
— А за другими купюрами, кроме двадцаток, следить?
— Нет. Ну вот, пожалуй, и все. Впрочем… — Тут он снова открыл портфель, вытащил несколько фотографий и протянул мне. — Видели ли вы кого-либо из этих людей?
Карточки не были подписаны. Но на одной из них был Билл Хайг.
В этом не могло быть ни малейших сомнений: я уже видел снимки Хайга несколько раз в газетах, а один из них даже красовался на почте на стенде под заголовком «Их разыскивает полиция».
Внимательно просмотрев все снимки, я откинулся на спинку кресла и покачал головой.
— Никогда не видел никого похожего, — сообщил я. — Но не кажется ли вам странным, что еще «горячие» денежки почему-то появились в спортивном магазине? Как-то не вяжется.
Рамси задумался.
— Нам не дано ничего знать наперед. К тому же банкнот мог побывать в нескольких руках, перед тем как попасть сюда.
— Иными словами, личность, которая пользуется этими деньгами, может и не знать, что с ними не все ладно?
— Тоже верно. Вот вы же ведь не знали?
— Полагаю, вы не имеете права посвящать меня в курс дела?
Едва заметно улыбнувшись, Рамси покачал головой:
— Боюсь, что пока не вправе.
Затем он попросил разрешение лично проверить кассу. Естественно, ничего интересного там не оказалось. Мы обменялись рукопожатиями, и он укатил. Наблюдая, как он выруливает на улицу, я чувствовал, что злополучная двадцатка вот-вот прожжет дырку в моем бумажнике. Пришлось терпеть и, сгорая от любопытства, дожидаться, пока выйдет Отис.
— Что же это за двадцатка? — спросил он.