Сейчас много, часто и охотно говорят о кризисе, переживаемом фантастикой. Одни говорят об этом с удовольствием, другие — с грустью, третьи отрицают кризис как таковой, четвертые просто переводят разговор на иное. На наш взгляд, если можно говорить о кризисе фантастики, то только в таком понимании этого слова, какое предлагает в своем «Толковом словаре современного русского языка» Д. Ушаков: «Кризис — резкое изменение, крутой перелом».
Фантастика не только не растеряла своих читателей, не только не утратила своей притягательности. Она вступила в пору уверенной зрелости. Спрос на нее все увеличивается, а успех растет.
Да и вряд ли в наше время может быть иначе. Наш век по сути своей — век фантастический. Чего только он не повидал, что только не стало для него привычным! Даже космические полеты. Но вот вопрос — действительно ли привычным стало все: телевидение и расщепление ядра, открытия в области генетики и синтез органических веществ, фотографирование планет, производимое космическими станциями, и получение плазмы — и прочее, и прочее… На первый взгляд — вроде бы да. Привыкли. Пользуемся. Даже не удивляемся. Но сумела ли по-настоящему адаптироваться психика человека — человека как индивидуума и человека как биологического вида? Вряд ли. Скорее всего где-то в подсознании у каждого из нас обитает некое ощущение сверхъестественности, «чудесности» происходящего. А к «старым» — восьмидесяти-пятидесяти-двадцатилетней давности открытиям прибавляются новые, и следующие уже зреют и висят над нами, как налитые яблоки, готовые вот-вот сорваться, обрушиться на нас, хотя и вкусным, но увесистым телом. А на подходе — опять новые, потому что научная мысль не дремлет, она кипит, и в кипении этом возникают и выносятся на поверхность свежие, ошеломляющие своей смелостью гипотезы (вспомним хотя бы о том, что советский радиоастроном и астрофизик Н. Кардашев связывает проблемы черных дыр и расширяющейся Вселенной с проблемами сверхцивилизаций). Однако человек, пусть и не адаптировался, но успел уже войти во вкус и ждет: что же еще? что же еще откроется? что такое невероятное еще свершится? И ищет ответа, ищет воплощения мыслей своих и мечты, ищет удовлетворения своей тяги к невероятному. Ему необходима эта «осуществленная невероятность», он желает видеть ее в своем реальном, обремененном конфликтами и противоречиями, таком несовершенном, но единственном, а потому — любимом мире.
Необходимо освоиться вполне со всем новым, что приносит время, «оприходовать» его и — двигаться дальше.
Тому, кто не связан с наукой непосредственно, кто лишь пользуется ее плодами или же просто видит их и о них слышит, разобраться во всем этом помогала, помогает и поможет фантастика. Особенно юношеству и молодежи, чья пылкая тяга к неизведанному так сильна и возвышенна.
Т. Г. Хаксли утверждал, что искусство само по себе является средством исследования мира и открытия истины и что художник, приобщившийся к современному знанию, имеет преимущества перед тем, который к этому знанию безразличен. Трудно не согласиться!
Но если так — то фантаст действительно обладает самыми широкими возможностями: ведь, кроме искусства слова, он владеет еще и определенными научными знаниями и располагает всей той совокупностью разнообразнейших творческих приемов, которые предоставляет ему фантастика как жанр.
Поэтому, очевидно, не удивительно то, что в последнее время многие пишущие на русском языке литераторы Латвии обратились к фантастике.
До сих пор мы гордились тем, что у, нас есть свой фантаст Владимир Михайлов, чье имя, широко и хорошо известно не только за пределами республики, но и в зарубежных странах. Очень интересные рассказы дали нам наши непрофессиональные писатели инженеры Вячеслав Морочко и Владлен Юфряков, чьи произведения неоднократно публиковались в республиканской периодике и в сборниках, издававшихся в Москве и Ленинграде. И вдруг — наплыв. Пишут фантастические повести и рассказы опытный прозаик Вольдемар Бааль, молодой прозаик Любовь Алферова, молодые поэты Николай Гуданец и Сергей Кольцов и еще целый ряд литераторов разной степени опытности Вот таков наш кризис, наш крутой перелом! Вот оно — резкое изменение…
Интересно отметить, что если наши «мэтры» (В. Михайлов, В. Морочко, В. Юфряков) придерживаются, в основном, форм, ставших в советской фантастике традиционными, то «неофиты» этим не ограничиваются и широко используют другие поджанры. Но, прежде чем перейти к сравнительной характеристике их опытов, следует, пожалуй, несколько отвлечься и вспомнить о жарких спорах, которые так часто вспыхивали в последние годы, — спорах о том, какой должна быть фантастика, какой из ее поджанров имеет право на существование и развитие: «чистая» научная фантастика, философская, социальная, утопическая, притчевая или еще какая-то. К сожалению, очень часто апологеты какого-либо одного из них, приводя аргументы в пользу избранного и любимого ими, пытаются выбить почву из-под ног у всех остальных, лишить их видов на жизнь.
Такой подход вряд ли можно считать разумным. Поджанры дополняют и обогащают друг друга, выполняя каждый особую функцию, а в целом способствуют как созданию наиболее полной фантастико-философской картины грядущего, так и максимальному раскрытию нравственных, психических и физических возможностей человека. И хотя читатели (в первую очередь — юношество и молодежь) чаще отдают предпочтение «чистой» научной фантастике, не следует списывать со счетов все остальное: ведь будущее, каким бы технизированным оно ни было, это все-таки прежде всего — новый человек. Нас не могут не волновать его проблемы, нравственный облик, овладение психическими и физическими возможностями, которые (как же нам не надеяться на это?!) получат, наконец, должное и достойное развитие. И кроме того: пытаясь представить человека будущего, мы начинаем Лучше понимать себя, свои недостатки, сокровенные нужды и стремления. А не это ли основная задача литературы — помочь человеку как можно полнее осознать себя и в себе разобраться?
Кажется, должны бы уже кануть в вечность времена, когда фантастика считалась чем-то неполноценным, жалкой, бездомной падчерицей литературы. Мы не вправе относиться к ней с таким высокомерным пренебрежением хотя бы потому, что советская фантастика уходит корнями в русскую классику и корни эти крепки и глубоки.
Преемственность ощущается и в гуманистической направленности произведений, и в избираемой авторами форме.
Не составляют исключения в этом смысле и рижские фантасты.
Так, например, Алексей Дукальский использует форму сна, широко распространенную в русской классической литературе; щедрую дань ей отдали И. Гончаров, Н. Чернышевский, Ф. Достоевский и другие наши писатели. Некоторые рассказы Н. Гуданца близки по форме к притче, классические образцы которой мы находим у Н. Лескова, Ф. Достоевского, Л. Толстого. Своеобразна по форме и жанру повесть В. Бааля, представляющая собой некий синтез традиционной научной фантастики со сказкой-антиутопией; истоки этого жанра также следует искать в русской классике (вспомним утопии А. Радищева, В. Левшина, антиутопию В. Кюхельбекера, произведения В. Одоевского).
Отличает также наших начинающих фантастов и углубленно психологический, философский подход к теме. Это, очевидно, объясняется их стремлением с максимальной полнотой использовать все возможности, предоставляемые фантастикой.
В отношение же тематики обнаружить различие между «мэтрами» и «неофитами» значительно труднее, да это, пожалуй, и не самое главное.
Итак, к каким темам обращаются авторы нашего сборника?
Одна из наиболее популярных тем современной фантастики (и советской, и зарубежной) — тема контакта. Впрочем, не только современной. Вот что писал по этому поводу В. Левшин в «Новейшем путешествии, сочиненном в городе Белеве», которое впервые было напечатано в «Собеседнике любителей русского слова» в 1784 году: «…есть несчетно земель, населенных тварями, противу которых вы можете почесться кротами и мошками. Не безумно ли чаять, чтоб всесовершенный разум наполнял небо точками, служащими только забаве очей ваших? Какое унижение!.. Ах! Сколько бы счастлив был тот смертный, который доставил бы нам средство к открытию сея важныя истины!..» «С каким бы вожделением увидели мы отходящий от нас воздушный флот! Сей флот не был бы водимый златолюбием: только отличные умы взлетели бы на нем для просвещения. Брега новыя сей Индии не обагрились бы кровию от исходящих на оные громоносных бурий: се было бы воинство, вооруженное едиными оптическими орудиями, перьями и бумагою».
Какое разностороннее изложение всевозможных проблем контакта! Решать их пытались фантасты разных народов и времен, но вряд ли они будут исчерпаны, вряд ли будут найдены ответы на все вопросы даже тогда, когда этот контакт состоится.
Не удивительно поэтому, что теме контакта (с представителями внеземных цивилизаций, иных времен и измерений) уделяют большое внимание и рижские фантасты: В. Михайлов, В. Морочко, В. Бааль, Л. Алферова, С. Кольцов, В. Сычеников, А. Дукальский. Представляя встречи с существами иного порядка, они никогда не отвлекаются от волнующих человечество вопросов (кстати, один из них — соотношение уровней технизации — очень остро поставили в своих произведениях Л. Алферова и А. Дукальский) — ведь от их успешного разрешения зависит и наше будущее, и осуществление наших потенций. Потому-то в своих прогнозах наши авторы опираются на нравственное совершенство человека, силу его разума, воли и духа.
Наиболее яркое воплощение тема контакта находит в рассказе В. Михайлова «„Адмирал“ над поляной». Писатель подает ее в своем, особом преломлении. Когда-то в одном из давних своих рассказов «Люди и корабли» В. Михайлов писал: «Если разум развивается в нормальной обстановке, он не может быть сам по себе настроен на уничтожение». Эта мысль пронизывает все творчество писателя и в рассказе «„Адмирал“ над поляной», являющемся тематическим и философским продолжением широко известной повести «Исток», приобретает апофеозное звучание. Этот рассказ — своеобразный гимн торжествующему разуму, гимн человеку, раскрывающему жизненно важные тайны природы и благодаря этому достигающему совершенства.