- В батальон смерти? Что это за название ещё такое вы тут придумали? И не вербовать я вас собираюсь, а предлагаю послужить Отечеству, в качестве добровольца и искупить перед государством вину свою, таким образом.
- Да какую вину, начальник! Эти фраера сами нарвались, а вы тут мне дело шьёте! - заорал я.
- Суд разбираться не станет, кто на кого нарвался. Вы покалечили трёх полицейских и этого достаточно, чтобы отправить вас на каторгу, минимум на пять лет. И дела никакого вам я, как вы выразились, не шью, вы сами его себе уже сверстали.
- За что на каторгу, начальник?! Я только мимо проходил и никого не трогал. А вы мне пять лет! Волки позорные! - заорал я, сам не понимая, что со мной происходит и разорвал на груди почти новую рубаху.
- Прекратите устраивать балаган, Бесфамильный! - стараясь перекричать меня, высказался поручик, вставая со стула.
Его, казалось бы, совсем простые слова, возымели действие, на ту мою половину, которая, в последнее, время вытворяет чего то невразумительное. Я мгновенно успокоился, поправил безвозвратно испорченную одежду и попросил попить.
- На вид нормальный человек, а ведёте себя, как закоренелый уголовник - сказал поручик спокойным голосом, наливая в стакан воды.
- От нервов всё это, господин поручик. Довели человека и хотите, чтобы он перед вами сидел спокойно?
- Вы желаете, чтобы для вас всё это закончилось, как можно быстрее? - указав рукой на стены кабинета, спросил меня военный.
- Конечно. Я что, совсем отмороженный? - усмехнулся я.
- Это в ваших силах. Вам нужно только принять правильное решение и вас сразу же переведут в другое место, где о вашем проступке тут же забудут.
- Ну говори давай, чего там у тебя в бумажке написано. Агитируй - откинувшись на спинку стула, предложил я поручику.
Обратно в камеру меня привели часа через три. Скоро ужин начнётся, а разговаривать, когда твоя пайка без присмотра будет находится в помещении, где ещё пять голодных харь сидит, я не намерен. Попросил поручика увести меня, сославшись на то, что мне надо обо всём услышанном подумать.
Спрашивать о том, как прошёл допрос здесь видно не принято, потому что на эту тему со мной душевных бесед никто не вёл. Поговорили, в темноте, о предстоящем ужине, разыграли спальные места, а потом болтали про всякую ерунду, вплоть до того времени, когда открылась дверь и в камеру внесли керосиновую лампу. Дежурный по блоку раздал кашу и хлеб, налил в кружки кипяток и предупредил, что через двадцать минут придёт обратно, за пустой посудой, и источником света.
На ночь мне досталось место на нижних нарах, его я делю с ещё одним заключённым, лет сорока, который сидит в камере уже третий день. Спать вдвоём на одной узкой кровати нормально невозможно, поэтому приходится делать это сидя, соответственно быстро уснуть, в такой позе, не получается, вот мы с Михаилом и беседуем в пол голоса.
- Ну чего, будешь заявление в добровольцы писать или в отказ пойдёшь? - спросил он меня после того, как мы обсудили с ним условия предлагаемые военными.
- А ты? - не ответив, задал я свой, короткий вопрос.
- А чего я? На мне стражники не висят, так что подумаю ещё. Отосплюсь, отъемся, а там видно будет. Это тебе торопиться надо.
- Вот и поручик мне советовал долго не тянуть. Так и сказал, что у меня в запасе сутки не больше, пока у этих, пострадавших, нет ухудшения в состоянии здоровья. Говорит пять лет каторги мне светит. Как думаешь, не врёт?
- Не врёт. Пять лет это если они снова работать, в состоянии будут. А если ты их так покалечил, что не смогут, дальше службу нести, то считай и десять для тебя подарком будут - просветил меня сосед по кровати.
- Вот же гадство. И чего делать? Что посоветуешь? - спросил я его.
- Да чего тут советовать, сам решай. У тебя кругом дело труба, что на каторге сгинуть можешь, что на войне, в первый же день в лёгкую пристрелят. Ну какой из тебя солдат, их до того, как воина началась, не один год учили, а таких, как мы с тобой, там словно зайцев, на охоте, стреляют.