Даже на Бена подействовала та патологическая ненависть, следы которой он только что лицезрел. Он уже больше не дразнил Рейчел своей смелостью, но старался все время быть рядом с ней и соблюдать максимальную осторожность.
В главной спальне они снова столкнулись с разгромом, хотя и не в таком масштабе, как в кухне, совершенным, пожалуй, с меньшим бешенством. Около огромных размеров кровати из черного полированного дерева и нержавеющей стали валялась разодранная подушка, из которой высыпались перья. Простыни были сдернуты на пол, а стул перевернут. Одна из двух черных прикроватных ламп сброшена со столика и разбита, абажур раздавлен. Абажур другой лампы покривился. Картины на стенах тоже висели криво.
Бен наклонился и осторожно поднял обрывок простыни, чтобы разглядеть его получше. На белом хлопке неестественно ярко алели маленькие точки и большое смазанное пятно.
— Кровь, — констатировал он. Рейчел почувствовала, что покрывается холодным потом.
— Немного. — Бен выпрямился. — Немного, но, вне сомнения, кровь.
Тут Рейчел заметила кровавый след на стене рядом с дверью, ведущей в ванную комнату. Это был отпечаток большой мужской руки — как будто мясник, уставший от своего отвратительного труда, облокотился на минуту о стену, чтобы перевести дух.
В огромной ванной комнате горел свет — единственное место, где не было темно, когда они туда попали. Через открытую дверь можно было видеть практически все, либо прямо, либо отраженным в зеркалах, закрывающих одну из стен: серая плитка с желто-коричневой каемкой, большая заглубленная в пол ванна, душ, унитаз, край подставки для умывальника, вешалки для полотенец из сверкающей бронзы и в углублениях в потолке — лампы в бронзовых держателях. На первый взгляд в ванной комнате никого не было. Но когда Рейчел переступила через порог, то услышала чье-то частое, прерывистое дыхание. Ее сердце, которое уже и так билось достаточно быстро, отчаянно заколотилось.
Стоя за ее спиной, Бен спросил:
— В чем дело?
Рейчел показала на матовую загородку душа. Непрозрачная, она не давала возможности разглядеть стоящего там человека, даже его смутные контуры.
— Кто-то там есть.
Бен наклонился вперед и прислушался. Рейчел прижалась к стене, направив дуло пистолета на загородку.
— Давайте-ка выходите оттуда, — обратился Бен к человеку в душе.
Никакого ответа. Только торопливое, свистящее дыхание.
— Немедленно выходите, — приказал Бен.
— Выходите, черт побери! — крикнула Рейчел, и голос ее резким эхом забился в серой плитке и блестящих зеркалах.
Из душа раздалось неожиданно жалкое хныканье, в котором звучал откровенный ужас. Как будто там спрятался ребенок.
Удивленная и обеспокоенная, Рейчел осторожно подобралась поближе к душу.
Бен шагнул вперед, взялся за бронзовую ручку и открыл дверь.
— Боже милостивый!
Они увидели голую девушку, жалко скорчившуюся на кафельном полу в темном углу душа и прижавшуюся спиной к стене. На вид ей было не больше пятнадцати-шестнадцати лет, этой, судя по всему, последней — самой последней — жалкой «победе» Эрика. Худенькими руками она прикрывала грудь, но больше из боязни и для защиты, чем из скромности. Ее трясла крупная неуемная дрожь, в широко раскрытых глазах стоял ужас, а лицо было бледным, болезненным, восковым.
Возможно, она и была хорошенькой, Но наверняка это трудно было сказать, и не из-за темноты в душе, а из-за синяков и ссадин у нее на лице. Огромный синяк красовался под правым глазом, и глаз уже начал затекать. На левой щеке, от угла глаза до подбородка, назревал безобразный кровоподтек. Верхняя губа разбита, из нее все еще текла кровь, весь подбородок в крови.